– Подожди Фиделя здесь, он скоро придет.
Он отдернул штору, открыл балконную дверь и удалился, оставив меня одну осматривать комнату, пропахшую дымом сигар. Первым делом я вышла на балкон, и от вида, открывающегося на порт Гаваны, у меня захватило дух. В этот раз «Берлина» там не было, и меня кольнуло чувство вины и одиночества. Я загрустила, думая о papa: он еще не знал, что его малышка снова ослушалась и ввязалась в очередное приключение, в этот раз вдали от него.
В любом случае пути назад не было: я зашла слишком далеко, и единственное, что мне оставалось, – ждать Фиделя, так что я занялась исследованием номера. Из-под кровати высовывался гранатомет (об него я потом постоянно буду спотыкаться), в шкафу стояли ружья, пара военных ботинок и пара английских туфель, а в пластиковых пакетах для прачечной лежала военная форма. Проходя по комнате, заглядывая туда и сюда, я увидела портреты Фиделя, подаренные ему разными людьми, какие-то вещи, что он принес с гор, карты, коробки, несколько соломенных шляп, бутылки с пивом, сигары «Ромео и Джульетта», нижнее белье, трусы-боксеры… Я вошла в ванную комнату, чтобы умыться, и там обнаружила лосьон после бритья, но не нашла ни бритвы, ни лезвий. Я подняла подушку с кровати и понюхала ее. Матрас еще хранил следы его тела. Позже я узнала, что он никогда долго не спал.
Тут раздались голоса, затем скрежет ключа, и вошел Фидель.
– Немочка! – воскликнул он. – Вот видишь, мы снова встретились. Я так по тебе скучал.
Сильный как бык – еще бы, при своих метр девяносто роста и ста килограммах веса! – он легко подхватил меня на руки и покачал. От него пахло гаванскими сигарами. Мы поцеловались и присели на край кровати, держась за руки.
– Я останусь на несколько дней, – сказала я.
– Да, да, конечно, – ответил он. Он соглашался со всем, что я говорила.
Он сделал коктейли «Куба либре» и велел Сесилии Санчес, одной из своих ближайших соратниц, оставить нас одних, пояснив, что не желает принимать звонки и вообще, чтобы нас каким-либо образом беспокоили. Мы остались наедине, звучал «Волшебный рояль», новый тогда диск, который затем превратится в классику жанра и который в те дни был одним из самых любимых у Фиделя. Мне было страшно, но вскоре я почувствовала действие рома и смотрела на него с восхищением: мой любимый был тут, передо мной, я могла коснуться и почувствовать его так же, как в первый раз в моей жизни несколько дней назад, на «Берлине». Меня больше не волновало, кем он был для остального мира, я забыла о политике, идеологии, обо всех тех вещах, что читала без сна и отдыха три дня подряд в Нью-Йорке. Единственное, что было важно для меня, – это он. Мой мужчина. Фидель.
Мы начали исследовать тела друг друга. Это не было безумием страсти, проявления нашей любви были нежными, деликатными: прикосновения, объятия, ласки. Он боялся, что слишком крупный для меня, я сказала, чтобы он не беспокоился, что все хорошо. Мы занялись любовью, наслаждаясь друг другом. Он постоянно называл меня «моя радость», а я все повторяла, «как мне хорошо». Наверное, мне не следовало так говорить, но я говорила это снова и снова, много раз, отдавшись страсти, которая, к счастью, не желает признавать норм. Там, в постели того гостиничного номера, я обнаружила, что Фидель совсем не похож на наводящий ужас образ, который рисовали в своем воображении некоторые американцы. Он был мягким и нежным, по крайней мере, в качестве любовника, а в хорошем настроении вел себя очень романтично.
После этой первой нашей настоящей близости мы вышли на балкон, и, обнимая меня, он сказал:
– Все, что ты видишь, – это моя Куба. Я – Куба. А ты теперь – первая леди Кубы.
В то мгновение рядом с ним я почувствовала себя королевой.
Он сказал, что я останусь с ним, и постарался дать мне почувствовать себя как дома. Кроме того, он приложил все усилия, чтобы развеять мои страхи и волнения по поводу реакции моей семьи, ведь они еще даже не знали, что я уехала одна на Кубу. Фидель успокаивал меня, обещая поговорить с papa, ведь они так хорошо поладили, несмотря на то, что их встреча длилась не больше пары часов. А вот чего Фидель мне не объяснил, так это почему он уходит и зачем оставляет меня одну. И это будет его обычная манера поведения. Короткое «прощай» перед уходом станет привычным. В наше первое расставание, первое из многих, он оставил меня на попечение Селии, которая должна была занять меня делом: например, я могла разбирать почту. Еще он дал понять, что не желает, чтобы я ходила куда-либо одна, потому что в отеле было все, что может понадобиться: магазин, ресторан, прачечная, обслуживание номеров… Итак, без лишних слов он удалился, а я осталась, не зная толком, чем еще себя занять. Я приняла душ, послушала радио и продолжила осмотр комнаты, перебирая его диски, игрушки, сделанные в Англии.
Меня больше не волновало, кем он был для остального мира, я забыла о политике, идеологии. Единственное, что было важно для меня, – это он. Мой мужчина. Фидель.
Следующей ночью он вернулся, и я подумала, что так пойдет и дальше: днем он работает, я его жду, а ночи мы проводим вместе, и все его внимание принадлежит мне. Однако я ошиблась: вскоре он мне объяснил, что будет приходить «совсем ненадолго». Даже ночи принадлежали мне не полностью: большинство поездок, необходимых для того, чтобы держать ситуацию на острове под контролем, он предпринимал в ночные часы. Так он избегал толп народа и передвигался быстрее. Еще я убедилась в том, что он мало спит, и приходит и уходит, когда ему заблагорассудится. Я быстро смирилась с таким положением дел. Ведь я наслаждалась каждой минутой, проведенной там, и мне не было одиноко. Я подчинялась ему и ничего не требовала. Вообще, первое время была с ним покорной, терпеливой и спокойной, научившись ждать, просто ждать.
Некоторые ночи он все же полностью проводил со мной, хоть и бывало это нечасто, и устроить это было непросто: его постоянно требовали на совещания, встречи, поездки, переговоры, обсуждения… Я изо всех сил пыталась проявить понимание, хотя, признаюсь, меня иногда раздражало это чрезмерное внимание к нему от посторонних людей. Больше всего мне не нравилось присутствие рядом с ним других женщин, ведь было очевидно, что Фидель мог обладать любой из них – он не испытывал недостатка в предложениях. Я боялась конкуренции и сходила с ума от ревности, когда он говорил о других, даже в шутку.
Постоянное пребывание в отеле начало становиться невыносимым, и в один прекрасный день я не смогла сдержаться и призналась, что недовольна этой ситуацией. Фидель разрешил мне ездить с Янесом Пеллетье по делам в составе его сопровождающих. В этих поездках я щеголяла в почетной форме «Движения 26 июля», подаренной Фиделем. Она позволяла мне не выделяться среди остальных, как это неизбежно произошло бы, если бы я была одета как очередная туристка. Именно Янес первый раз привел меня в дом пожилой пары, Фернандесов, близких друзей Фиделя, которые учили его английскому. Потом я много раз туда возвращалась, проводила там вечера, болтая со стариками за чашкой кофе, а иногда сопровождала сеньору на рынок или училась у нее готовить. Время от времени за мной заезжал Педро Перес Фонте, жена которого была тогда беременна, и мы ехали в Варадеро, где целый день валялись на пляже. Еще я проводила много времени с Селией, разбирая почту и книги, отвечая на телефонные звонки… Мне было необходимо чувствовать свою полезность, а не сидеть в ожидании любовника. Вместе нам было весело, особенно когда мы читали письма от актрис и бесконечного количества других женщин, признающихся в любви Фиделю или предлагающих ему свое тело. Многие из этих посланий сопровождались фотографиями, я придирчиво их изучала и отпускала фразочки вроде: «Какая страшная гринго!» Селию смешили приступы моей ревности, но сегодня я могу признать, что это была неуверенность в себе: я не хотела, чтобы Фидель видел, сколько у него писем от поклонниц.
