Война разразилась, когда мне было всего две недели от роду, 1 сентября 1939 года. Сначала papa водил военные корабли и суда, которые ходили до Гренландии, обслуживая метеорологические станции. Но в 1941 году ему было приказано вернуться в связи с назначением на пост капитана «Бремена». Этот корабль ждала громкая слава, поскольку он должен был участвовать в операции Seeloewe («Морской лев»), планировавшейся Гитлером в период битвы за Британию. Боевые орудия и танки должны были быть спрятаны на закамуфлированных кораблях. Однако план так и не был приведен в действие. 16 марта papa поступил срочный телефонный звонок с новостью, что «Бремен» объят огнем в порту Бремерхафена. По официальной версии, его поджег пятнадцатилетний юнга после конфликта с владельцами. Мальчик был приговорен к смерти и казнен, несмотря на то, что на самом деле британским секретным службам удалось внедриться в военно-морские силы Германии, и нападение на корабль было осуществлено с воздуха. Планы фюрера были сорваны, и он лично приказал казнить юношу в попытке сохранить лицо.
Вскоре после взрыва «Бремена» маму арестовали. Это был первый, но не последний раз, когда она оказалась в лапах гестапо. Ее подозревали в сотрудничестве с британскими секретными службами при планировании нападения, но не смогли ничего доказать и вынуждены были отпустить. Несмотря на то, что в попытке найти у нее еврейские корни обнаружилось ее благородное происхождение и гестапо практически вынуждено было поздравить papa с женитьбой на отпрыске столь знатного рода, они не прекратили за ней слежку. Напротив, должно быть, это роняло тень подозрения и на ее мужа. По крайней мере, papa боялся, что так оно и было.
Задержание papa и второго капитана произошло 3 июня, о чем написали на первой полосе «Нью-Йорк таймс».
Мой брат Джо вспоминает случай, когда родители имели достаточно напряженный разговор с каким-то адмиралом, который уговаривал их присоединиться к сети сопротивления нацистскому режиму, зародившейся среди немецких военных. Papa отказывался, аргументируя тем, насколько рискованно для такой операции участие человека, женатого на американке. Спустя годы брат узнал этого военного на фотографии. Им оказался Вильгельм Канарис, начальник абвера, службы германской военной разведки. Позднее он был обвинен в помощи союзникам, осужден за государственную измену и казнен в 1944 году в концлагере Флоссенбург.
Хоть родители и не вступили в сеть Канариса, есть признаки их участия в заданиях контрразведки. 1 мая 1941 года, например, они вдвоем были в Гватемале: присутствовали на приеме, организованном германским посольством в Тегусигальпе. Но не в качестве гостей, как остальные приглашенные, а с секретным заданием: шпионить за нацистами в пользу американцев.
Постоянно жить под подозрением для мамы стало невыносимо, и она попыталась уехать из Германии. Однако гитлеровская Европа не отпускала ее: как бы сильно ей этого ни хотелось, бежать она не смогла. На первом месте для нее была безопасность детей. Она попыталась организовать наш отъезд в Соединенные Штаты и для этого послала письмо в Швейцарское консульство. Однако когда швейцарцы связались с американцами, те ответили, что она может вернуться, а вот мы, дети, – нет, поскольку являемся гражданами Германии. Она не захотела оставить нас, а это обращение к американским властям стоило ей нового ареста и нового допроса, в этот раз по обвинению в попытке передать данные в Вашингтон через консульство.
«Шанель № 5», запах фосфора
Хотя я была совсем маленькой, в моей памяти навсегда запечатлелись образы различных мест, происшествия, ощущения, которые меня испугали или взволновали. Эти впечатления поддерживают мою связь с прошлым, с любимыми, которые далеки от меня сейчас физически или, что гораздо хуже, эмоционально. Одно из самых стойких воспоминаний о моей матери – запах «Шанель № 5», а еще помню, как она разводила огонь для поддержания тепла и топила снег. Я помню каждый уголок подвала, где мы прятались во время бомбардировок, а лучше всего я помню запах фосфора. Чтобы при первых звуках сирены бегом спуститься в этот подвал, мы спали одетыми на двухэтажной кровати центральной комнаты на втором этаже дома. Когда падали бомбы, нам были видны отблески сквозь черную занавеску, закрывающую маленькое окошко. Там, внизу, в этом погребе под комнатой, что выходила в сад, прямо под нашим балконом, мы проводили долгие нестерпимые часы.
Я была еще совсем маленькой и не могла бежать так же быстро, как она, тогда мама прятала меня в траншею и накрывала своим телом, чтобы защитить.
У Джо была британская каска с покатыми краями, должно быть, мама или papa нашли где-то. Для Филиппа придумали другую каску – из кастрюли, а чтобы не было слишком уж неудобно, подсовывали внутрь носки. Из носков же мама смастерила мне куклу. Чтобы я успокоилась, мама все время, что мы были внизу, обнимала меня и напевала. В темноте стоял стойкий запах бананов, висевших под лестницей: должно быть, подарок с одного из кораблей, идущих из Латинской Америки и перехваченных немцами. Однако часто нашей единственной пищей, как с отвращением вспоминает моя сестра Валерия, были гнилые овощи и кусок прогорклого масла.
В минуты ужаса подвал был для нас чем-то бо́льшим, чем просто укрытием. Следовало вести себя очень тихо, не издавать ни звука, и я росла, повторяя мантру, необходимую каждому, кто находится в опасности: «Не говори, не думай, не дыши».
Дело в том, что нам угрожали не только бомбы, падающие с неба. Опасность таилась совсем рядом, на улице, в тени немецких солдат, чьи стальные подошвы при каждом шаге издавали металлический звук, для меня навсегда теперь означающий «Берегись!». Мы должны были соблюдать полную тишину, чтобы они нас не услышали. Но боялись мы не того, что до них донесутся наши крики или испуганные рыдания, а того, что обнаружат коротковолновый радиоприемник, спрятанный мамой за фальшивой кирпичной стеной. Каждый вечер в девять часов она слушала Би-би-си и таким образом была в курсе того, как на самом деле обстояли дела. Обладание таким аппаратом рассматривалось как государственная измена, и один раз ее почти в этом обвинили: Джо захотелось послушать музыку, и он включил радио. Передачу услышал один из проходящих мимо немецких солдат. К счастью, мама догадалась объяснить, кем работал papa, и убедила, что ему нужно радио, чтобы знать о штормах и быть в курсе прогноза погоды перед отправлением корабля. Наверное, она была убедительна, потому что в тот раз ее не арестовали. И даже приемник не отобрали.
Без сомнения, мама была женщиной храброй и решительной – именно она принимала решения в семье и держала всех вместе. В тех редких случаях, когда papa отпускали в увольнительную, он приезжал на три-четыре дня, а потом ему приходилось возвращаться, и все оставалось на Алису: начиная с квартирной платы и заканчивая вопросом, чем накормить детей. Это она спасла дом, когда в 1941 году начался пожар после бомбардировки. И она же помогала французам и британцам, несмотря на то, что это не один раз подвергало ее риску ареста, допроса и пыток.
Мой старший брат Джо вспоминает: когда ему было пять лет, по дороге на свой первый урок игры на скрипке он проходил мимо зоны, где нацисты держали французских пленников, которые занимались сбором мусора в нашем квартале. Вернувшись домой, он рассказал об этом маме, и тогда она велела ему в следующий раз сказать им: «Je suis américain. Vive la liberté»
[1]. Потом мама стала оставлять для них у дверей дома еду и вещи, что они просили, хотя она не всегда могла выполнить их запросы, потому что заказывали даже радиоприемник.
