– Он будет одним из нас и послужит своей цели.
Фьорини представил мне его как Ли Освальда. Я с первой минуты стала звать его Оззи
[4]. Потом я узнала его полное имя – Ли Харви Освальд.
С самого начала я относилась к Оззи с опаской. Все в группе во Флориде знали друг друга очень хорошо, у нас были доверительные отношения, а он был чужаком. В день нашего знакомства я над ним подшутила, сказав, что у него, похоже, не хватит сил поднять винтовку М-16. Он и правда выглядел слабым, как будто голодающим, и мое замечание ему нисколько не понравилось: каждый раз, когда мы после этого встречались по какому-нибудь случаю во время подготовки в Эверглейдс, он держался со мной холодно и отстраненно. Еще он казался мне заносчивым, и когда принимался хвастаться, сколько уголков мира посетил, я тоже начинала перечислять все те страны, в которых бывала благодаря путешествиям с papa. Он утверждал, что говорит на многих иностранных языках, хотя мне казалось, что по меньшей мере его испанский оставлял желать лучшего. Понять его было можно, но говорил он с сильным акцентом, и складывалось ощущение, что он просто нахватался ходовых фраз там и тут.
После встречи у Боша с Оззи, Фьорини и остальными я вернулась в мотель, где жила после того, как закончилась аренда дома, который оплачивал Маркос. Я держала связь с Фрэнком до того самого дня в ноябре, когда он сказал, что настал час отправиться в поездку. Я оставила малышку на попечение Вилли Мэй Тейлор, черной домработницы, которая помогала с уборкой и заботами о ребенке. Поскольку заплатить ей мне было нечем, она сказала, что заберет Монику к себе, и та будет жить вместе с ее детьми. Фрэнк, Освальд, братья Ново, Педро Диас Ланс, Джерри Патрик Хэмминг, Бош и я встретились у дверей того же дома кубинского врача, где и планировалась поездка в Даллас, и расселись в две старые машины, чтобы начать наш путь на запад.
Где-то в середине пути я спросила, зачем нам столько оружия, и кто-то мне ответил:
– О, оно нам пригодится.
А еще кто-то даже пошутил:
– Мы убьем Кеннеди.
Я ехала с Фрэнком, одним из братьев Ново и Хэммингом, который без конца жаловался, как ему неудобно. Он был очень высоким и, сидя на заднем сиденье, не мог вытянуть свои длинные ноги, учитывая, что на полу и в багажнике лежало оружие. Я думала, что мы будем развозить его по разным адресам по дороге, как мы делали во время предыдущих путешествий. Однако в этот раз, похоже, все было куда строже, чем раньше. Например, нам велели одеться нормально, никакого камуфляжа или малейшего намека на военную форму. Еще было категорически запрещено говорить на испанском. Неустанно повторялось о необходимости вести машину спокойно и осторожно, чтобы, не дай бог, не попасть в какую-нибудь аварию или не быть задержанными за нарушение правил.
Мы не останавливались даже поесть. Только притормаживали у какого-нибудь придорожного ресторанчика, где не нужно было выходить из машины, а еду нам подавали в окошко. Времени на отдых тоже не было, поэтому мои товарищи по путешествию сменяли друг друга, чтобы не останавливаться на ночь. В этой поездке все были похожи на зомби, будто под действием кокаина или «спидов».
Где-то в середине пути я спросила, зачем нам столько оружия, и кто-то мне ответил:
– О, оно нам пригодится.
А еще кто-то даже пошутил:
– Мы убьем Кеннеди.
Я, конечно, не поверила.
Мужчина в белых носках
Проведя два дня в дороге, мы проехали под надписью «Добро пожаловать в Даллас», и я поняла, что мы добрались до пункта назначения. В мотеле на окраине города, где мы остановились, Фрэнк снял два номера, соединенных между собой внутренней дверью, каждый с двумя большими кроватями. Здесь тоже требовалось строго соблюдать инструкции: сохранялось абсолютное вето на испанский язык, было запрещено звонить или отвечать на звонки, приводить кого-то в номер. Нельзя было выходить на улицу, неважно по какой причине, даже для того, чтобы поесть: нам приносили продукты, чтобы можно было сделать сэндвичи. Мы стали устраиваться в гостинице и принесли из машины сумки с оружием, которые поставили на пол, рядом с кроватями.
Пока я еще была там, к Фрэнку пришел какой-то человек. Это был мужчина среднего возраста, крупный и пухленький, в темном пиджаке и брюках и в белых носках. Его лицо показалось мне знакомым: у него был вид типичного мафиози, с которыми я уже успела познакомиться. И тут меня осенило – кажется, я видела его как-то на Кубе, в отеле «Ривьера». Ни тогда в Гаване, ни сейчас, когда я снова встретилась с ним в отеле в Далласе, я не знала, как его зовут. И только несколько дней спустя стало известно его имя – это был Джек Руби.
Фрэнк вышел ему навстречу, и они столкнулись в дверях номера. Когда Руби заметил мое присутствие, я услышала, как он накинулся на Фьорини:
– Что здесь делает эта чертова шлюха?
Несмотря на то, что они вышли за дверь, чтобы продолжить разговор, даже из номера было слышно, как они спорят. Когда они закончили ругаться и Фрэнк вернулся, он подошел ко мне и сказал, что мне не стоит оставаться с ними.
– Похоже, я совершил ошибку. Они не хотят, чтобы в деле участвовала женщина.
Я ответила, что уже выполняла подобные задания, но он, не вдаваясь в подробности, ответил:
– Не такие.
Я не стала больше с ним спорить и что-то доказывать. На самом деле я была совсем не против уехать, даже скорее мне этого хотелось: чувствовала я себя неважно, началась менструация, и я мучилась от боли. Прокладок у меня с собой не было, к тому же предыдущую ночь мне пришлось спать на полу между двумя кроватями, потому что я не хотела делить матрас ни с кем из мужчин. Я заметила, что с первой минуты они жалели о том, что я с ними. Ну а самое главное – я хотела уехать, потому что скучала по дочери. Это стечение обстоятельств помогло быстро принять решение об отъезде. Фрэнк дал мне денег на билет на самолет до Майами и отвез в аэропорт. Туда же поехал Джерри Патрик Хэмминг, который, похоже, был чем-то в операции недоволен и даже зол. Не знаю, куда полетел он, но я села на рейс до Майами и, как только приземлилась во Флориде, отправилась за Моникой домой к Вилли Мэй, которая жила в Хомстеде, там еще была раньше военная база. Я была в ужасе от того, что увидела: моя дорогая Вилли Мэй и ее восемь детей жили в крайней нищете в настоящей хижине, без питьевой воды. Кругом разгуливали куры, а маленькая Моника спала на матрасе, полном вшей. Вилли Мэй изо всех сил пыталась поддерживать чистоту, вдобавок она убиралась и готовила за пределами своего полуразвалившегося домика, но зрелище было плачевное. Я поблагодарила ее и отдала все деньги, что у меня были, забрала дочь и, проведя еще день или два в Майами, решила вернуться к маме. В Майами я чувствовала себя отчаявшейся, испуганной и уязвимой: в городе, разделенном противодействующими сторонами, я явно не нравилась ни одной.
