Мы прибыли в аэропорт Каракаса и там же пересели на другой самолет, направляющийся во Флориду, не помню точно, до Ки-Уэст или до Майами. Как только мы приземлились, нас доставили в больницу, где взяли кучу анализов, по результатам которых выяснилось, что я переболела малярией, а у Моники инфекция после какого-то укуса. Спустя время у нее иногда воспалялись слизистые носа, и до сих пор есть отметка, напоминающая о детстве, проведенном в сельве.
Это не так-то легко
Из больницы я позвонила Карлосу Пулидо, бывшему полковнику и другу Маркоса, и, рыдая, рассказала историю того, что со мной приключилось. Он, его жена и две дочери пришли навестить меня в больнице, так же как капитан, который несколько раз доставлял нас в Солджер-Ки на «Флор Мар» – яхте десяти метров в длину, принадлежавшей Пересу Хименесу и названной так в честь его супруги. Кто не пришел, так это мама: она была в Нью-Джерси, но мы разговаривали по телефону.
– Это чудо, что ты жива. Зачем ты так играешь своей жизнью! – ругалась она.
– Я не хотела, мама… – еле выговорила я, борясь с комком в горле.
– Почему ты не приведешь свою жизнь в порядок?
– Это не так-то легко…
– Что же ты никак не повзрослеешь? Слава богу, ты жива, но ты бы никогда не выбралась оттуда, если бы я не позвонила ребятам.
Я ничего не могла ей ответить и просто плакала. Я плакала, потому что понимала, что она полностью права, и если бы не она, я бы могла погибнуть в этих джунглях, брошенная на волю судьбы неизвестно кем, может быть, кем-то, кто видел во мне проблему или повод для международного скандала, и поэтому желал моего исчезновения или гибели. Я плакала, потому что знала, что это настоящее чудо, что моя дочь и я все еще живы, плакала, потому что рисковала не только своей жизнью, но и жизнью моей малышки. Я плакала, потому что была уверена в том, что нужно повернуть штурвал, но даже не знала, какой из кораблей мой. Я плакала и плакала, потому что прошла через все то, через что мне пришлось пройти, и это все оказалось напрасно: я так и не добилась единственного, чего хотела, – увидеть Маркоса.
7
Девушка мафии и шпионка в Нью-Йорке
Семья Пулидо, приютившая меня после того, как меня сбила машина, и в этот раз приняла на себя роль моих хозяев и опекунов на целый месяц после моего возвращения из сельвы. Постепенно я снова привыкала к «цивилизованной» жизни, в которой поначалу меня все удивляло, начиная от автомобильных гудков и светофоров и заканчивая телефонами. Я опять была в Майами. Этот город был полон прошлым: слишком много историй, знакомых людей, слишком много неприятностей. Как и много раз до этого, я всей душой желала безвестности, хотела быть просто мамой Моники, но это место совершенно не подходило для подобных целей.
Так что я решила снова поехать в Форт-Ли, к маме, жившей тогда в доме 206 на Уилсон-авеню, чтобы попытаться вести обычную жизнь: навещать братьев, посещать концерты Филиппа, попробовать найти работу и стать всего лишь еще одной жительницей США. В общем, моим стремлением было превратиться в «нормальную» женщину. Но, как всегда, осуществить это было не так просто, как я думала.
Я не состояла в интимных отношениях с Дядюшкой Чарли. Он был ловеласом и женился раз шесть, но не принадлежал к моему типу и даже не пытался за мной ухаживать.
Я постоянно натыкалась на людей, которых было бы лучше избегать, как, например, Чарли «Бритва» Турин – член итальянской мафии, связанный с семьей Дженовезе. Своим прозвищем он обязан той ловкости, с которой орудовал лезвием ножа при встрече с гангстерами враждебной группировки или строптивыми должниками. В общении он был приятным человеком, в чем я убедилась во время моих морских приключений, поскольку он работал на Эдди Флинна, начальника пристаней Нью-Йорка, и они вместе приходили на корабль papa. Капитан был искушен как в искусстве дипломатии, так и в искусстве выживания, поэтому иногда устраивал званые ужины для работающих в порту членов мафии и профсоюзных деятелей АФТ-КПП
[5]. У него были отличные связи в этом мире коррупции, точно описанном в «Законе молчания». Куда лучше было иметь с ними хорошие отношения, чем плохие или так себе. Дядюшка Чарли – это еще один из людей Санто Траффиканте в Гаване. Он управлял «Сан-Суси» – клубом при отеле «Капри».
Дядюшка Чарли был родом с Сицилии, а сейчас жил в роскошной квартире в доме 40 на Сентрал-Парк-Саут. В то время как раз начали организовывать junkets – увеселительные поездки с целью, чтобы люди ездили в казино делать ставки, и он был начальником над теми, кто возил игроков на остров Парадайз на Багамах. Иногда он просил меня присмотреть за его квартирой, пока совершал подобные поездки, и следить за сохранностью денег, которые он там держал. В таких случаях я предупреждала маму, что иду поработать бебиситтером для денег, хранящихся в коробках из-под обуви, каждая из которых стоит целое состояние, и вместе с Моникой переезжала в это роскошное убежище, расположенное рядом с «легкими» Манхэттена. Дядюшка Чарли оплачивал мне время, которое я проводила там. Бывало, что он брал нас с малышкой с собой. Так я провела почти целый месяц на острове Парадайз, где жила на широкую ногу, и все, что только можно вообразить, было оплачено: начиная от номера в отеле, заканчивая экскурсиями на яхте, включая входные билеты в самые эксклюзивные клубы и ночные представления.
Я не состояла в интимных отношениях с Дядюшкой Чарли. Он был ловеласом и женился раз шесть, но не принадлежал к моему типу и даже не пытался за мной ухаживать. Он был слишком одинок и провел много времени в тюрьме, и теперь ему нужен был близкий человек, кто-то, кого можно обнять. Однако секса он не искал, во всяком случае, не со мной.
Даже имея в своем распоряжении все те возможности, которые он мне предоставлял, я все равно скучала. Тем не менее он настаивал на том, чтобы я оставила в прошлом тревоги, тайны и чересчур рискованные авантюры, которыми была полна моя жизнь, и категорически не желал моего возвращения в Майами, так что перестроил одну комнату в квартире возле Центрального парка в детскую для Моники и наполнил ее всем, что только можно купить за деньги, чтобы было удобно ухаживать за ребенком и развлекать его. Как-то я пошутила насчет того, сколько же точно у него денег в распоряжении, и наполовину в шутку, наполовину всерьез спросила, уж не сам ли он их печатает. Это совсем не показалось ему смешным, и, явно разозлившись, он велел:
– Никогда, слышишь, никогда не заговаривай о фальшивых деньгах!
Умберто, мой муж, – гей
Я изо всех сил старалась стать добропорядочной гражданкой и приличной женщиной и благодаря Дядюшке Чарли сумела получить место администратора в «Статлер-Хилтон», том самом отеле, где я останавливалась с Фиделем во время его визита в Нью-Йорк в апреле 1959 года. Не знаю, как только я сумела продержаться на этой работе почти месяц, ведь у меня не было ни образования, ни опыта. В это время я познакомилась с кубинцем Умберто Нуньесом Уэбстером, бизнесменом, который не расставался со своим чемоданчиком. Он часто приходил ко мне за стойку администратора, чтобы поболтать, хотя и не был гостем нашего отеля. Умберто был очень привлекательным, такого красивого лица я не видела больше ни у кого за всю свою жизнь. Он мне очень понравился, и я пару раз сходила с ним на свидание. Он почти сразу предложил мне выйти за него замуж, и хотя семейная жизнь не входила в мои планы, я обсудила это с мамой, мы поругались, и я поехала вместе с Умберто в Нижний Манхэттен, где регистрировались браки, и стала госпожой Маритой Уэбстер.
