Моя мать приходила в ужас от моих знакомств и время от времени спрашивала, хорошо ли понимаю, с кем встречаюсь.
Я знала неписаные правила: что стучать в полицию равносильно смертному приговору, что нельзя смешивать одних с другими, что никогда не нужно говорить или делать то, что могло бы послужить поводом для их обвинения, что если они попадают в тюрьму, следует проявить свою преданность, посылая им письма или передавая посылки. Я сумела завоевать их доверие и в делах посерьезнее: они могли пристрелить кого-нибудь в твоем присутствии, а ты просто смотришь в другую сторону и уходишь, никогда не подслушиваешь и не повторяешь то, что слышала. Всего-то и нужно было – применить стратегию выживания, навсегда отпечатавшуюся в моей голове в нашем подвале в Германии во время войны: «Не говори, не думай, не дыши».
Порядочнее, чем ЦРУ
Кодекс, которым руководствовались мафиози в своих действиях, казался мне куда более достойным доверия, чем мотивы, движущие агентами ЦРУ, ведь последние научили меня чаще лгать, чем говорить правду. В то время как крестные отцы выглядели настоящими рыцарями, на которых можно было положиться, поскольку для них данное слово было вопросом чести. В этих кругах куда больше уважения и куда меньше двуличия, чем в «управлении».
Обычно я встречалась с мафиози-итальянцами, но как-то в 1967 году на ночной дискотеке я познакомилась с Эдвардом «Эдди» Леви, тяжеловесом кошер ностра, еврейской мафии. Он был женат, что нисколько не помешало нам стать любовниками. У нас с ним были чудесные, долгие отношения, полные любви. Может, итальянские мафиози были и не в восторге от моих отношений с кем-то из кошер ностра, но уважение они к ней испытывали. Эдди любил меня и заботился обо мне: он не только баловал меня подарками вроде бриллиантового кольца за тридцать шесть тысяч долларов, но и приложил все усилия, как и Дядюшка Чарли, чтобы изменить мою жизнь к лучшему. Он хотел, чтобы у меня был собственный источник доходов, поэтому полностью оплатил курс обучения в Восточной медицинской школе, где готовили ассистентов медиков. Я прошла подготовку, хотя мое усердие в учебе, и так никогда не являвшееся моей сильной стороной, в те времена вообще оставляло желать лучшего.
Именно Эдди также оплатил мне билет до Мадрида, чтобы я смогла съездить повидаться с Маркосом. В августе 1968 года Венесуэла освободила Переса Хименеса, который выбрал местом своего изгнания Испанию. Все пять лет, что он провел в заключении, я забрасывала его письмами, не зная, доходили ли они до него: я ни разу не получила ответа. Только после его освобождения мы первый раз смогли поговорить по телефону, когда Маркос уже приехал в Мадрид и остановился в отеле. Как только нас соединили, меня прорвало, и я обрушила на Маркоса поток жалоб, рассказ о том, как нас бросили в сельве, перечисление всех злоключений и предательских действий Уолтерса… Моника взяла трубку и в первый раз смогла поговорить с папочкой. Мы договорились, что я приеду к нему в Мадрид. Это был очень эмоциональный разговор, наполненный нежностью. Мама его записала, но кто-то, мы так никогда и не узнали, как и когда, украл пленку. Возможно, это было ЦРУ.
Когда я пришла в себя, то поняла, что происходит что-то плохое, и попыталась дозвониться Маркосу, но телефон в его номере уже не отвечал.
Я оставила Монику на попечение мамы и с билетом, оплаченным Эдди, отправилась в Испанию. Остановилась я в отеле «Интерконтиненталь» в Мадриде, совсем рядом с тем местом, где жил Маркос. Добравшись до места, я немедленно позвонила Маркосу, и мы договорились встретиться на следующий день. Счастливая и довольная, я спустилась в магазин при отеле, чтобы купить себе жилет-болеро с кисточками, из тех, что были тогда в моде. Наконец-то я смогу снова увидеть Маркоса! Я уснула счастливая. Когда утром я спускалась к завтраку, последнее, что приходило мне в голову, – что в очередной раз найдется человек, взявший на себя труд позаботиться о том, чтобы мои планы не осуществились. Должно быть, мне подмешали что-то в еду, потому что я уснула у себя в отеле и в течение долгих часов не могла проснуться. Потом я еще два дня ходила с тяжелой головой. Когда я пришла в себя, то поняла, что происходит что-то плохое, и попыталась дозвониться Маркосу, но телефон в его номере уже не отвечал. Тогда я позвонила маме и рассказала, что за мной следили и попытались что-то сделать. Не представляю, кто стоял за тем, что произошло, но подозреваю, что здесь замешана жена Маркоса – она ненавидела меня и Монику, – а может быть, кто-нибудь из ее знакомых. С другой стороны, у меня мелькали мысли о том, что это посягательство было спланировано кем-то из американских властей.
Кто бы это ни был, меня явно предупреждали, и не понять смысл этого сообщения было сложно: мне следовало уехать. Я не хотела снова испытывать чувство страха, неуверенности и неопределенности, и уж тем более чтобы это переживала моя дочь. Не стоило опять подвергать свою жизнь риску и лишать ребенка матери, так что я села на самолет и, абсолютно разочарованная, вернулась в США. Когда я приехала, Фрэнки Джио, еще один из моих ухажеров, связанных с мафией, который снимался в фильмах о крестном отце, предупредил меня, чтобы я даже не пыталась снова увидеться с Маркосом, потому что тогда кое-кто позаботится о том, чтобы стереть меня с лица земли.
Трудное появление Марка
После неудавшегося путешествия мама снова стала для меня поддержкой, утешением и, как это было после первого возвращения с Кубы, моим выходом на сотрудничество с федеральными властями США. Мы с Моникой жили у нее в Верхнем Ист-Сайде. Квартира была в доме, за который отвечал Луис Юраситс. Список моих любовных побед уже был велик, но когда Эдди решил отвезти жену в многомесячное кругосветное путешествие, я разозлилась и почти ему в отместку закрутила роман с Луисом. Он и мама представили меня Аль Честоне, который сразу же превратился в Дядюшку Аля. Про этого человека можно было сказать лишь то, что он жил по своим правилам. Я достаточно быстро узнала, что он был агентом ФБР и по его приказу Луис под скромной личиной управдома занимался шпионажем. Дядюшка Аль предложил, чтобы мы с Луисом работали в команде, меня завербовали, и так для меня начались пять лет работы на Федеральное бюро расследований.
Из помещения, где я лежала, было слышно, как рыдает моя мать. Вместе с ней пришли некоторые из моих возлюбленных: Джей-Джей, Фрэнки Джио, Томми, Эдди…
Первым требованием было пройти курс подготовки в ФБР, но, помимо профессиональных вопросов, Дядюшку Аля, ярого католика, волновала и моя личная жизнь, поэтому он хотел, чтобы я вышла замуж за Луиса. Я была снова беременна, и мой новый крестный отец из ФБР желал, чтобы ребенок родился в законном браке.
Рождение моего второго ребенка, появившегося на свет 13 декабря 1969 года, проходило очень тяжело. У меня было предлежание плаценты – осложнение во время беременности, состоящее в том, что плацента располагается в нижнем отделе матки и таким образом перекрывает область внутреннего зева и препятствует выходу ребенка во время родов. К тому же я страдала от преэклампсии и пережила микроинфаркт. Ребенок весил почти пять килограммов и вдобавок шел ножками вперед, поэтому врачи были вынуждены сделать срочное кесарево сечение. Я закричала, когда услышала, что медики обсуждают патологическое состояние плода, и полностью потеряла голову от страха, узнав, что мой малыш, когда родился, не дышал. Его даже уже накрыли белой простыней, но тут, к счастью, ребенок помочился, и таким образом стало понятно, что он выжил, хоть и провел потом неделю в кувезе.
