Что касается личной жизни, я чувствовала себя хорошо замужем за Луисом и в то время испытывала ощущение безопасности, которого ни до, ни после мне не суждено было испытать. Я была под защитой, у «Пчелки» был отец, а у Моники – отчим. Хотя, надо признаться, моя дочь в конце концов переехала к бабушке. Мама к этому времени жила рядом с нами, в доме на той же 87-й улице. Ей совершенно не нравился Луис: она считала его безмозглым, несмотря на то, что он был инженером, и хоть и терпела его, но вела себя как теща из анекдотов. Мне всегда казалось, что с кем бы я ни встречалась, для нее все были недостаточно хороши. Ну а я чувствовала себя так комфортно с Луисом, что даже отказалась, как минимум на время, от череды любовников.
Шпионка и полицейский в одном лице
В те годы, когда холодная война была в самом разгаре, ни одна из сторон не сомневалась в том, что за ней шпионит другая, так что жильцы из Советского Союза, с которыми у меня и Луиса сложились дружеские отношения, в результате чего квартира была полна подарков вроде бутылок водки или больших банок с икрой, были в высшей степени осторожны. Проводя бо́льшую часть дня в штаб-квартире ООН или в своих консульствах и дипмиссиях, они оставляли квартиру подготовленной к визиту непрошеных гостей: с проводками в дверном проеме или мукой, рассыпанной по полу, чтобы сразу можно было увидеть, что кто-то входил. Поэтому несколько раз выходило так, что они узнавали о вторжении и заявляли в полицию. Чтобы избежать дипломатического скандала, заявлению нужно было дать ход, и так вышло, что я стала сотрудником департамента полиции Нью-Йорка. Я сидела в подразделении, ответственном за прием заявлений о противоправной деятельности, и занималась тем, что отвечала на звонки. Так что, когда звонили из советской дипломатической миссии, чтобы заявить о том, что кто-то проник в квартиру их служащего, именно я принимала звонок и могла разыграть представление, чтобы успокоить русских и создать видимость расследования, хотя на самом деле заявлению не давался ход.
Я занималась шпионажем и за пределами здания. Мне было поручено записывать номера всех подъезжающих машин и отмечать тех, кто входил и выходил.
Это было время самого большого подъема движения «Черной освободительной армии», и некоторые из его членов жили у нас в здании. Луису не нравилось присутствие чернокожих жильцов, потому что ему казалось, что наблюдение за ними могло повлиять на успех нашей миссии по шпионажу за русскими. Ну а я, наоборот, не видела ничего плохого в том, чтобы несколько «расширить горизонты». Как-то, воспользовавшись ключами Луиса, я вошла в квартиру, где нашла много литературы, связанной с этим движением, возникшим сразу после того, как ФБР сумело завербовать информаторов в «Черных пантерах». Кроме того, я заметила в квартире гильзы от пуль и чисто инстинктивно сунула несколько из них в карман. Когда их проанализировали, обнаружилось, что они изготовлены с помощью того же оборудования, что и пули, от которых погибли двое полицейских: Джозеф Пиаджентини и Уэверли Джонс, во время нашумевшего убийства 21 мая 1971 года. Я не только обнаружила след, по которому нашли убийц этих двух агентов полиции, но и начала новую авантюру в той области, где я еще недавно чувствовала себя как рыба в воде, хоть и стала на какое-то время почти примерной женушкой: в области любовных отношений. Поскольку дело о «Черной освободительной армии» было передано в отдел по борьбе с организованной преступностью, Дядюшка Аль организовал встречу, чтобы познакомить меня с одним из инспекторов этого отдела. Мы должны были встретиться в десять часов утра в ресторане Leo’s Diner на 86-й Восточной улице. Мне его описали как высокого типа с голубыми глазами, одетого в штатское. Когда я пришла туда и увидела его, первыми моими словами были:
– Я не хочу работать на тебя, давай лучше займемся любовью.
Он попытался перевести разговор на другую тему, спросив, не хочу ли я чаю, кофе, пончик или, может, что-нибудь на завтрак, но меня уже было не остановить, и я настаивала:
– Я хочу только тебя.
Капитан Фрэнк Ксавьер Смит, который в те дни, когда коррупция в рядах полицейских принимала угрожающие размеры, работал еще и в отделе внутренних расследований, выдержал мой напор. Он вручил мне визитную карточку, и мы распрощались. Вернувшись домой, к мужу, я поняла, что у меня проблема: я никак не могу выбросить из головы этого мужчину, с которым только что познакомилась. На следующий день я ему позвонила.
– Это твой неуловимый источник информации, та, что отказалась от чая. Нужно встретиться. По работе, – сказала я ему.
На самом деле у меня не было никакого намерения с ним работать. Да осмелюсь предположить, что и у него тоже: он назначил мне встречу в отеле «Марриотт». В тот же день началась наша связь, продлившаяся долгие пятнадцать лет.
8
Возвращение Фьорини и мой собственный Уотергейт
В течение последующих лет я, как могла, пыталась сложить части своей жизни в единое целое, словно перепутанные детали головоломки. Я стремилась к нормальной жизни, насколько это было возможно. Хотя я очень хотела быть обыкновенным человеком, я была то одной женщиной, то все время разными: днем шпионила, ночью работала на полицию, одновременно разрываясь между семьей и своими возлюбленными. Я любила Фрэнка Смита и не хотела причинить боль Эдди, не могла бросить Луиса и отдавала себя работе на Дядюшку Аля. Мне очень мешало недовольство мамы абсолютно всеми моими связями. К тому же мои романы плохо сказались на нашем браке с Луисом, который завел интрижку с какой-то женщиной из нашего дома. Я конечно же не посмела упрекнуть его в неверности. Но все это были пустяки по сравнению с тем, что нам предстояло пережить.
Фрэнк Фьорини, который тогда уже взял фамилию матери, Стерджис, 17 июня 1972 года был арестован вместе с Вирхилио Гонсалесом, Эухенио Мартинесом, Бернардом Баркером и Джеймсом Маккордом за проникновение в офис предвыборного комитета Демократической партии, располагавшийся в отеле «Уотергейт», куда они влезли, чтобы забрать плохо установленные «жучки». В январе следующего года их осудили вместе с Гордоном Лидди и Говардом Хантом, который во время нашего знакомства во Флориде представился как Эдуардо.
Чтобы добиться встречи с Фрэнком, я поехала в федеральное исправительное учреждение в Данбери, штат Коннектикут. Но мне сообщили, что его перевели в одну из вашингтонских тюрем, поэтому я вернулась в Нью-Йорк. Через Хэнка Мессика, журналиста, специализировавшегося на расследованиях деятельности мафии, который написал биографию Мейера Лански и был знаком с Луисом, я раздобыла номер Фрэнка в тюрьме. Вскоре я снова услышала этот жалкий, фальшивый голос. Первый вопрос, который я ему задала, – что на самом деле случилось с Алексом Рорком. Я была уверена, что Фрэнк мог прояснить ситуацию с его исчезновением десять лет назад, даже несмотря на то, что это касалось правительства Соединенных Штатов, ЦРУ, кубинских эмигрантов в США, мафии, Фиделя и самого Фрэнка. Он хотел знать, смогу ли я как-то вытащить его из тюрьмы, помочь ему через кого-то из моего окружения, через друзей-мафиози или как-то еще.
– Я ничем не могу тебе помочь, ты же не оружейный склад ограбил. Все намного серьезней. Здесь замешан Белый дом! – напомнила я ему. – А где ты был, когда мне нужна была твоя помощь, чтобы дать отпор Уолтерсу в Майами?
