Например, сначала нас приютил ее дядя из Купер-Виллидж, квартала на востоке Манхэттена, возникшего внутри городской застройки после Второй мировой войны, чтобы обеспечить ветеранов жильем. Однако мы чувствовали, что наше присутствие причиняет неудобства, и уже тогда стало ясно, что родственники будут помогать нам по минимуму. Затем мы переехали в Брадентон, недалеко от Сарасоты, штат Флорида. Там жила тетя Люси, мамина двоюродная сестра, с мужем, армейским майором, который впоследствии работал на Пентагон. Именно тогда я начала ненавидеть Флориду, штат, сыгравший важную роль в моей жизни, куда я много раз возвращалась на протяжении следующих десятилетий.
Братья пошли в старшие классы, а меня мама записала в начальную школу. Учиться мне совсем не нравилось, я чувствовала себя одинокой, друзей у меня не было, потому что я говорила с немецким акцентом. Другие дети меня ненавидели, а я ненавидела их. На мой взгляд, они были неотесанными деревенщинами. Единственное, что мне нравилось во Флориде, – арбузы. Весь день я плакала и просилась обратно в Германию, к papa. Дух мечтательности и любовь к морю, которые он мне привил, гармонировали с моей бунтарской натурой. Уже тогда, еще будучи подростком, я попыталась сбежать и даже планировала украсть лодку, которую собиралась загрузить водой, хлебом, манго и апельсинами.
Как-то раз по дороге в школу мне пришлось пройти через пикеты, пока белые кричали мне: «Nigger lover! Nigger lover!», что означало «любительница ниггеров».
Я была неуправляемым ребенком, и мама, не выдержав этого кошмара, отправила меня в Нью-Йорк, как только papa приехал в Соединенные Штаты. Он тогда был капитаном на другом корабле – «Грипсхольм». Я ехала одна из самой Флориды и встретила капитана Лоренца на пристани 97, где швартовались корабли «Норддойчер Ллойд». Я была так счастлива, когда увидела papa! И он был счастлив встрече со мной: наверное, он тоже чувствовал себя одиноко.
В 1951 году маму перевели из Флориды в Вашингтон, в Управление по расследованию уголовных дел сухопутных войск. Так что мы переехали в столицу и, сменив несколько домов на Монро-Стрит, поселились в доме № 1418, на улице, известной как Посольский ряд, где в старинных особняках расположены посольства и дипломатические миссии многих стран. По этой улице я каталась на велосипеде фирмы «Швинн» или на коньках, которые мне купила мама.
Девчушкой с длинными косичками я вошла в начальную школу Банкрофт. Здесь мне ставили отличные оценки, особенно по истории. Я чувствовала, что знаю больше других детей, возможно, благодаря всему тому, что мне уже пришлось пережить. Потом пришло время перевода в среднюю школу, где я лично пережила одну из самых темных глав американской истории: взрыв расовой ненависти, сопровождающий все набирающую обороты борьбу за гражданские права, проявление ожесточенного расизма в обществе, в котором многие отказывались признавать равенство белых и чернокожих и покончить с веками угнетения.
Я хорошо ладила с негритянскими детьми и никак не могла понять, почему их ненавидят. Отвратительными мне казались скорее белые. Как-то раз по дороге в школу мне пришлось пройти через пикеты, пока белые кричали мне: «Nigger lover! Nigger lover!», что означало «любительница ниггеров». В тот день только я и Анджела, дочь индийского дипломата, пришли в класс, где нас ждала в полном одиночестве наша чернокожая учительница, Мари Ирвинг. Вслед за нами в комнату ворвались какие-то подростки и начали опрокидывать столы и избивать нас троих. При этом нападении мне сломали зуб, и я, защищая себя и остальных, схватила единственное, что могла использовать, – древко американского флага, и начала яростно махать им, нанося удары нападавшим, которые под моим напором вынуждены были оставить класс, не переставая издавать вопли.
Мама всегда вела себя ласково со мной, была нежной, внимательной. Она постоянно меня обнимала, сажала к себе на колени и называла «моя чудом уцелевшая крошка». Она часто повторяла: «Я же тебе говорила, что никогда не оставлю тебя одну». Однако в тот день мама была в ярости. Она требовала, чтобы я прекратила со всеми ссориться, и заявила, что в школу я больше не пойду. Так что я так и не закончила старшие классы. Хотя, по воспоминаниям моей сестры Валерии, я подделала аттестат, стерев ее имя и вставив вместо него свое, таким образом, «выпустив» себя самостоятельно.
Мама стала брать меня с собой на работу, в здание на 14-й улице, где я в течение нескольких месяцев разносила почту, выполняла мелкие поручения, обедала с ней… Это превратилось в любимую мной ежедневную рутину, которая вдобавок дала мне возможность познакомиться со многими военными и понять их образ мыслей.
Я была довольным жизнью подростком. Но вскоре маму послали в Эфиопию, в Аддис-Абебу, в одну из ее бесчисленных командировок, заданий, миссий, которые она выполняла для Пентагона и о которых ни тогда, ни позже ничего не рассказывала. После ее отъезда почва снова начала уходить у меня из-под ног. Брат Джо учился на дипломата, и я должна была жить с ним. Однако я написала papa с просьбой разрешить мне приехать в Германию, и он согласился. Как только он прибыл в Нью-Йорк на корабле «Лихтенштейн», я добралась туда, и мы отплыли в направлении Бремерхафена.
Снова в Германии, снова в море
В Германии я какое-то время жила в доме papa на улице Леер Тор, в Бремерхафене, занимаясь домашними делами и посещая занятия в языковой школе Берлиц, где учила испанский. Но больше всего на свете я хотела быть с ним, в море, поэтому я снова взялась за старое и пробралась на «Лихтенштейн», отправляющийся в плавание. По возвращении на сушу он отослал меня жить к дяде Фрицу, где я была совершенно несчастлива. Сердце papa дрогнуло, и он разрешил путешествовать вместе с ним. Так начались мои морские походы на «Грипсхольме», а потом на «Берлине» – первом после войны пассажирском корабле, который совершал регулярные рейсы между Европой и США, а зимой отправлялся в круиз по Карибским островам и Вест-Индии.
После того как papa стал капитаном «Берлина», возможность отправиться с ним в плавание превратилась в нечто почти священное, и не только для меня. В круиз стремились попасть его друзья и знакомые, хозяева магазинов в нью-йоркском Верхнем Ист-Сайде и немецкие эмигранты, обосновавшиеся на Восточном побережье Соединенных Штатов. За ним закрепилась слава счастливого талисмана, и среди моряков ходило поверье, что в его отсутствие обязательно случается что-нибудь плохое. Матросы окончательно укрепились в своем мнении, после того как троих членов экипажа смыло за борт волной, пока papa был в увольнительной. Команда уважала его как хорошего начальника, а пассажиры любили. Среди преданных капитану Лоренцу были известные люди: прусский принц Луи Фердинанд, Вилли Брандт, ставший впоследствии канцлером Германии и лауреатом Нобелевской премии мира, Теодор Хейс, первый президент Федеративной Республики Германия (он научил меня играть в шахматы), члены семьи Лейтц, основатели компании Leica Camera, спасшие во время войны тысячи евреев.
Уже после нескольких стоянок Гавана стала моим любимым местом: чудесная музыка, симпатичные и доброжелательные местные жители, а рис с фасолью – просто пальчики оближешь.
