– Итак, – обратилась она ко мне. – Как видишь, я никогда не расписываю горшки изображениями людей. Сейчас я работаю над одной вещью, над которой уже давно ломаю голову. А при встрече с тобой в «Чибрео» в голове у меня как будто что-то щелкнуло, – при этих словах она рассмеялась. – Ты напомнила мне ее. Вот почему я попросила тебя мне попозировать!
«Я напомнила тебе горшок?» – чуть было не спросила я, инстинктивно втянув живот, но Бетси тут же пояснила, увлекая меня в дальний угол студии.
– Это триптих, работа из трех элементов, которые дополняют друг друга… – И она указала на три больших горшка.
Хотя назвать их горшками было все равно что назвать «Венеру» Боттичелли эскизом. Это были самые настоящие керамические скульптуры. Два горшка были ростом с меня, а в центре стоял еще один – длинный, узкий, с формами, напоминавшими женское тело. Горшки были белыми, без узоров, но, стоя в ряд, с выступами и широкими плоскими ручками, они дополняли друг друга, и даже расстояние между ними было частью хорошо спланированной геометрической композиции. Все выпуклости и впадины взаимодействовали в едином, вибрирующем ритме. Ни один из них не был похож на обычный горшок, который я представила себе при словах Бетси, – эти сосуды были утонченными, пожалуй, даже изящными, и было в них нечто несомненно женственное. Я была польщена.
Бетси вручила мне халат, и когда я ушла за ширму, чтобы переодеться, продолжила:
– Я так волнуюсь – впервые в жизни использую человеческие формы! – Она хихикнула.
Когда я вышла, она расставляла краски и кисти. Бетси показала мне, где я должна стоять, и я медленно сняла халат, бросив его на стоявшую рядом лестницу, и встала, скрестив руки на груди. Она не обратила никакого внимания на мою стыдливость и с присущей ей деловитостью стала помогать мне в поиске правильной позы. Она сама вставала так и эдак, пробуя все новые позы, пока, наконец, мы не нашли то, что нужно. Я переминалась с ноги на ногу, пытаясь занять удобное положение, и до сих пор не могла заставить себя посмотреть Бетси в глаза.
– Не волнуйся, – сказала она в своей характерной манере, растягивая слова. – Это только эскиз, не обязательно стоять неподвижно. Мне просто необходимо увидеть картину в целом…
Бетси измерила перспективу, вытянув перед собой кисть, уделяя больше внимания горшкам и линиям, которые наносила на них, чем моему телу. Я начала успокаиваться, а она тем временем рассказывала о себе с Джеффри, о том, как они живут попеременно то в Тоскане, то в Нью-Йорке.
– Знаешь, я люблю Нью-Йорк. Но для моего творчества он слишком динамичный. Поэтому мы проводим полгода здесь. Здесь так красиво, и к тому же полезно время от времени очищать разум от хаоса. Через месяц я уже готова снова творить – вот почему я не пригласила тебя раньше.
И в самом деле, с нашей первой встречи прошло больше месяца.
– Я дитя большого города, – продолжала она. – Я не могу жить здесь постоянно. Но как художника город меня утомляет. Здесь, в Тоскане, с ее восхитительным светом, пейзажами и искусством, я будто бы вновь наполняюсь жизненной силой. Здесь можно замедлить ход. И этот неспешный ритм жизни очень способствует вдохновению. – Тут она впервые посмотрела мне прямо в глаза: – Полагаю, ты чувствуешь то же самое, когда пишешь?
К тому моменту я уже несколько отвыкла от своих спокойных прогулок, посещения музеев и работы над книгой. Но теперь понимала, что она права. В первые месяцы пребывания во Флоренции я была словно выжата после Лондона, а этот город капля за каплей вливал в меня энергию, залечивая своей красотой мои саднящие раны. Этот покой убаюкивал меня, расширяя сознание, и слова лились рекой. Дино и бешеное волнение, которое вызывало во мне его присутствие, как будто заткнули пробкой этот бурный поток. Этот постоянный страх – что он не придет или что он опасен – нарушал хрупкое равновесие между покоем и возбуждением, на котором держалась моя способность писать.
Бетси была первым человеком, который говорил со мной как художник, и мне нравилось находить в ней отражение самой себя. Я настолько ушла в свои мысли, что забыла о том, что совершенно раздета. Взгляд Бетси, стоявшей за горшками, был словно обезличен – в этот момент она была в своем мире, – и в комнате наступила умиротворенная тишина.
Процесс длился недолго. Спустя час, заставив меня трижды сменить позу, Бетси зарисовала мои формы крупными линиями на трех горшках. Потом позвала меня посмотреть. Я увидела абстрактные очертания полных грудей, пупка, ягодиц под волной крупных кудрей. Никаких деталей, и все же я знала: это я. И это было прекрасно. Я повернулась и порывисто обняла ее, и она обняла меня в ответ. Мы посмотрели друг на друга и молча улыбнулись. Она прекрасно меня поняла. А потом я смущенно рассмеялась, поняв, что все еще голая.
– Идем, – энергично позвала меня Бетси. – Поплаваем немного перед обедом. Мы с тобой славно поработали!
Я завязала купальник, больше не стесняясь его, и мы нырнули в панорамный бассейн на выступе с видом на долину. Вода с его краев словно переливалась за горизонт. Потом я помогла Бетси расставить на длинном каменном столе тарелки с холодными жареными овощами, салатом, кусками хлеба и масла, tricolore
[94] из сливочной моцареллы буффало с томатами и толстыми листьями базилика. Она нарезала сладчайший арбуз и заварила кофе. И прежде чем отвезти меня обратно на площадь и посадить в автобус, вручила мне сто евро.
– Джеффри обычно столько платит своим моделям. Надеюсь, этого достаточно?
– Нет, Бетси! – закричала я. – Я не модель, не надо мне платить!
Но она продолжала настаивать.
– Ты потратила на меня целый день и разрешила использовать свое тело в моих работах. Конечно же, я должна тебе заплатить! Твое время стоит денег, знаешь ли!
В автобусе я задремала, зажав телефон в руке. День прошел замечательно, позировать для Бетси было легко, а сама она оказалась удивительно душевным человеком. Мне редко приходилось чувствовать себя настолько комфортно в собственном теле. Это была светлая интерлюдия к грядущим черным дням.
Дино так и не позвонил. Ни в тот вечер, ни в выходные, ни вообще. Больше мы не общались. Да, именно так: Дино уехал в Испанию и бесследно исчез из моей жизни. Даже если бы он на моих глазах растворился в облаке дыма, это было бы не так загадочно и удивительно.
Первые выходные без него показались мне самыми долгими в моей жизни. Вернувшись от Бетси, я весь оставшийся день мерила квартиру шагами и грызла ногти. Я совершенно не знала, что делать, настолько меня обескуражило его молчание. Поэтому в понедельник, как только Луиго вышел на работу, я тут же отправилась к нему.
– Луиго, а если с ним что-то случилось? – в отчаянии спрашивала я. – Он ведь должен был прилететь пару часов назад, должен был вернуться во Флоренцию, но я пыталась ему позвонить – телефон все еще отключен.
– Вella, вот увидишь, он позвонит с минуты на минуту! – спокойно заверил меня Луиго. – Ты же знаешь, какой он ненадежный товарищ, наверняка забыл телефон где-нибудь…
