Под колесами захрустел гравий. От въезда в обе стороны отходили широкие огороженные тропинки, по которым с радостным лаем бегали собаки. В дверях дома появилась белая собака, которая подбежала к нам, едва мы вышли из машины. Она напомнила мне поросенка, передвигавшегося вприпрыжку и похрюкивавшего. Увидев Бернардо, она подскочила к нему, как будто вместо лап у нее были пружинки, и закрутилась на месте, вскидывая задние ноги, как пони. Задрав свою длинную морду, она издала звук, похожий на пение – мелодичный вой, как приветственная песня для долгожданного хозяина. Потом она бросилась на Бернардо, который обнял ее и чмокнул в длинный нос.
– Это Кокка, – познакомил он нас, и белая собака, виляя хвостом, подбежала ко мне.
Я похлопала ее по загривку и погладила длинную морду. Она напоминала английского бультерьера в миниатюре и явно была любимицей Бернардо.
– Это все мои собаки, я их развожу, – пояснил он, указывая на дорожки. – Но Кокка – моя любимица. Она живет с нами в доме как член семьи.
– Что ж, – ответила я. – Надеюсь, я ей понравлюсь.
– О, Кокка – просто ангел, – заверил меня Бернардо, пока собака меня обнюхивала. – Она ласкова со всеми. Потому я и назвал ее Кокка – она самая настоящая coccolona
[118].
– А что это значит? – спросила я.
– Скоро увидишь!
Я смотрела, как белая собака и Бернардо вместе идут по двору, и хихикнула: из-за гигантских носов и неровной походки они были удивительно похожи.
Просторный двор Колоньоле был уставлен цветами в больших терракотовых горшках. Участок за домом был исчерчен узкими тропинками, а передний двор на крутом холме, к вершине которого вели каменные ступеньки, – засеян газоном и засажен деревьями. Внизу были дорожки для собак с ограждениями, огибавшие виноградник перед домом. За домом и участком для собак росли каштаны, а за ними раскинулась долина, простиравшаяся вниз до реки и дороги, по которой мы приехали из Руфины.
Место было очень живописным. Акации давали тень, и легкий ветерок шелестел меж деревьев. Во дворе, слева от входной двери, стоял длинный стол со скамейками; у стены выстроились ярко-красные герани.
– Идем, покажу тебе верхний этаж.
Мы вошли в просторный холл с двухъярусным потолком с традиционными тосканскими балками. Слева была большая закрытая деревянная дверь, а справа – еще одна, указав на которую, Бернардо сказал:
– Там – псарня, я тебе потом покажу.
Мы стояли перед красной дверью, за которой наверх вела каменная лестница. Обогнав нас, Кокка встала подле двери, вытянув перед собой правую лапу и отчаянно виляя хвостом. Едва Бернардо открыл дверь, как она пулей влетела туда. Но прежде чем подняться вместе со мной, Бернардо остановился в дверном проеме.
– Вот здесь, – сказал он, указывая на каменные ступеньки у двери, – я упал и сломал ногу. – Он на мгновение замолчал, предавшись воспоминаниям, затем пробормотал: – Не представляешь, сколько было крови!
Я посмотрела на дверь, выкрашенную в красный цвет.
– Eh si
[119], – пожал он плечами, проследив за моим взглядом. – Может, я неслучайно покрасил ее в красный?
Второй этаж дома, который снаружи казался таким большим, походил скорее на квартиру. Из просторного коридора вело несколько дверей, но во всех комнатах, кроме ванной, царил беспорядок – где поменьше, где побольше, – и все они были забиты забытыми вещами из его прошлых жизней.
В левой части площадки, за аркой, закрытой очень плотными полосатыми шторами, был коридор. Мы вошли туда. Из коридора, пронизывавшего дом насквозь, вели широкие обрамленные кирпичами арки, за которыми располагались гостиная и кухня. В гостиной был высокий кирпичный потолок с толстыми деревянными балками. Кухню от коридора отделяла низкая перегородка. Там стояли деревянные шкафы и барная стойка с мраморными столешницами – все согласно старинной тосканской традиции. На крючках висели полотенца, чашки и разная утварь, а целый угол занимала большая дровяная печь.
Центром гостиной был огромный камин, а по периметру стояли два бордовых дивана и низкий столик, телевизор на угловой подставке, письменный стол с компьютером Бернардо и синее офисное кресло. Кокка уже устроилась на самом большом диване, зарывшись носом в оранжевые полосатые подушки. Бернардо развел в камине огонь, и я села на диван рядом с Коккой, которая тут же обнюхала меня и принялась взбираться мне на колени, да так настойчиво, что я и сама не заметила, как она уже улеглась на меня, придавив своим немаленьким весом.
– Ага! – рассмеялся Бернардо. – Теперь ты поняла, что такое coccolona!
– Ласковый монстр! – воскликнула я.
Сидя на диване и придавленная Коккой, я наблюдала за тем, как Бернардо готовит кофе. Здесь, на своей территории, он вел себя гораздо увереннее и был намного сексуальнее. И я с большей готовностью отдалась его поцелуям. И когда он присел рядом и начал покрывать меня долгими, ленивыми и такими приятными поцелуями, а руки принялись ласкать мое тело, я не стала его останавливать.
Когда наутро я проснулась, Бернардо еще спал, и, проникнувшись сочувствием к его жесткому графику – каждое утро он вставал в половине шестого, чтобы отвезти Алессандро на поезд до школы, – я не стала его будить. Осторожно выскользнув из постели, я надела его халат и, пройдя на кухню, нашла кофе и кофеварку. Кокка крепко спала где-то на диване, полностью зарывшись в подушки, – только громкий храп свидетельствовал о ее присутствии.
Пока готовился кофе, я смотрела на виноградники и размышляла о прошедшем дне, который принес мне множество приятных неожиданностей. Одной из них стали потрясающе вкусные блюда, приготовленные Бернардо: tagliatelle ai funghi porcini
[120], сделанные вручную, на обед, а на ужин – bistecca Fiorentina
[121] на открытом огне, с гарниром из перца под названием peperonata – изысканным коктейлем сладких и соленых вкусов. Завершал ужин салат из свежей дикой зелени. Еще одним сюрпризом был туалет с видом на долину: из маленького окошка в санузле открывался головокружительный вид на Апеннины, речную долину и террасированные склоны холмов. И еще были игры с ласковой и смешной Коккой. И самое главное – сам Бернардо, который унес меня в постель и не выпускал целый день.
«Непростой Бернардо» оказался чудесным любовником, нежным и неторопливым. Ему нравились долгие и неспешные ласки, и мы наслаждались ими в постели. Для меня это стало самым настоящим открытием. Бернардо, очевидно, был из тех, кто долго запрягает, но быстро ездит, и все время в перерывах между ласками мы смеялись, обмениваясь пошлыми шуточками, общими для наших языков.
