— Это самая большая из моих вещей, — сказал Лун Мин.
Переодевшись, Вэй Цзюньхун из внутренней комнаты вернулся обратно в прихожую. Увидев, как забавно он выглядит, Лун Мин не выдержала и прыснула. Ее ветровка на большом и сильном теле Вэя выглядела как отрез ткани, которым от холода обернули дерево, она была натянута туго-туго. А самым смешным было то, что он еще и застегнул ремень так, что его живот напоминал цзунцзы
[14], перевязанный веревочкой, чтоб не развалился. Лун Мин не знала, что Вэй Цзюньхун так сделал, чтобы случайно не показать свое нижнее белье и чтобы она не думала, что он хулиганит. Он почувствовал, что с этого момента следует следить не только за языком, но и за другими деталями: нельзя допустить, чтобы Лун Мин почувствовала себя неловко и прониклась к нему неприязнью.
Увидев, что Лун Мин смеется, Вэй Цзюньхун тоже рассмеялся.
— Почему вы смеетесь? — спросила она.
— Сам не знаю. Радуюсь, потому что вы радуетесь.
— Эту ветровку я покупала три года назад, — сказала она, дотронувшись до своей одежды, надетой на чужое тело. — Я когда-то была полной, думала, вам подойдет, но все равно на вас сидит в обтяжку.
— Подходит отлично, просто замечательно! — ответил Вэй Цзюньхун.
Лун Мин искоса бросила на него взгляд и пошла в кухню за двориком, где под кашель и чихание Вэй Цзюньхуна сварила для него имбирный отвар.
Вэй глоток за глотком выпил отвар, и холод, пронизывавший его тело, отступил, на душе тоже потеплело. Он смотрел, как Лун Мин стирает его одежду и брюки, а потом развешивает их на спортплощадке, чтобы просушить.
— Снаружи светит солнце, и одежда высохнет быстро, — объяснила она.
Но у Вэй Цзюньхуна было свое мнение на этот счет. Он считал, что если Лун Мин вешает его одежду у всех на виду, это своего рода заявление, способ показать, что она принимает его ухаживания.
Лун Мин сразу же добавила:
— Сейчас в школе никого нет, все на каникулах, никто не увидит, если одежда будет сушиться на улице. Чем быстрее она высохнет, тем быстрее вы сможете вернуться домой.
Вэй Цзюньхун моментально приуныл, будто снова под дождь попал.
Они стояли у бетонного стола для настольного тенниса на краю спортплощадки. Вэй Цзюньхун мрачно и сосредоточенно смотрел на свою одежду, висящую под жаркими лучами солнца, словно на траурное знамя, а Лун Мин поглядывала то на небо, то на землю. Ее лицо, руки и ноги от колен и ниже были открыты лучам солнца. И хотя кожа Лун Мин была белой и нежной и вряд ли за один раз сильно бы загорела, для прекрасной и ценящей красоту женщины даже капелька загара была неприемлема. Но Лун Мин терпела, не пыталась скрыться в тени и не предлагала вернуться в общежитие. Словно изваяние, она стояла рядом с мрачным Вэй Цзюньхуном.
— Вам сегодня не надо на работу? — нарушила молчание Лун Мин.
— Нет, не надо.
— Сколько лет вы уже работаете в полиции?
— Четыре года.
— А сколько лет живете в Цзинлине?
— Четыре года.
— О, значит, приехали сразу после окончания вуза?
— Да, а вы?
— Три года.
— Тоже окончили вуз и приехали в Цзинлинь и живете здесь?
— Да.
— Всего три года прошло, а вы уже директор школы. Такого нелегко добиться.
— Это потому что никто не хотел быть директором такой старой, сложной школы. Вот вы бы, например, согласились стать ее директором?
— Я бы не смог. Только вы смогли бы. Я хочу сказать, что вы — необыкновенная, правда! Работаете в таком трудном и бедном месте.
— Я сама этого хотела, сама подала заявление.
— Вы местная?
— Нет.
— А откуда вы?
— В ваших полицейских материалах же есть место рождения. Вы не смотрели?
— Я не помню.
— А вы местный?
— Тоже нет.
— А почему приехали именно в Цзинлинь?
— Это пограничный уезд, я думал, что смогу тут потренироваться, закалиться.
— А на деле?
— На деле уже прошло четыре года, а я так и продолжаю тренироваться.
— А если бы это действительно я убила Линь Вэйвэня и вы бы раскрыли преступление, вас бы повысили и перевели в другой город?
— Не хочу говорить про Линь Вэйвэня. Но, тем не менее, я должен быть ему благодарен, ведь без него я не познакомился бы с вами.
— Мы можем быть друзьями, просто друзьями.
— А может быть, у вас уже есть не «просто друг»? Есть?
— Нет.
Глаза Вэй Цзюньхуна загорелись от радости.
— Значит, у меня есть надежда!
— Вэй Цзюньхун! Я же уже сказала — это невозможно.
— Вы можете мне сказать правду: почему нет?
— Я не люблю мужчин. Но я, конечно, и не лесбиянка.
— Почему не любите?
— Просто не люблю.
— А вы когда-нибудь любили?
— Нет.
— Вы можете попробовать принять мою любовь, полюбить меня. Это правда возможно! Когда вы узнаете меня получше, то увидите, что я не так плох! Все-таки выпускник Народного университета общественной безопасности КНР, туда не так просто поступить.
Лун Мин холодно улыбнулась:
— Вы хотите, чтобы я влюбилась в человека, который считает меня убийцей? Смех да и только!
— Я же уже признал свою ошибку и извинился. Вон, Компартия и Гоминьдан сражались друг с другом, но ведь в итоге пожали друг другу руки и примирились.
— Ну, это же политика.
— В отношениях такое тоже возможно! Из врага превратиться в любимого или породниться. Тому куча примеров, я приведу…
— Не хочу я слушать ваши примеры, — прервала его Лун Мин. — Ну не могу я, не могу я любить.
— Так попробуйте полюбить меня. Любить — это замечательно! Ты можешь сделать для любимой все, что угодно, вынести абсолютно все, вот как я сейчас. Горести любви — они сладки, даже несмотря на то, что мои чувства безответны.
— У меня есть любовь, она здесь — это мои ученики, моя школа.
— Тогда… Не могли бы вы представить, что я ваш ученик, ваша школа?
Лун Мин не ответила, она прошла вперед, потрогала развешенную на веревке одежду, затем сорвала ее и бросила Вэй Цзюньхуну:
