Катя очнулась от воспоминаний, только почувствовав, что дверь уходит в сторону и тащит ее следом — это инквизитор опять со своей чертовой галантностью. Женщина отстегнула ремень и выпрыгнула самостоятельно, не обратив внимания на поданную руку. Если решил ее игнорировать — пусть игнорирует полностью и во всем.
Калитка, вросшая за годы в землю, открываться не хотела, и высокая трава не способствовала облегчению задачи. Екатерина обернулась через плечо — Аверин стоял рядом с машиной, скрестив руки на груди, и вступать в неравный бой с калиткой не собирался. Видимо, его услужливость и галантность дальше дверцы машины не распространяются.
И тут ведьма психанула, иначе не скажешь. Одно движение руки — и трава моментально пожухла и рассыпалась. Да не только здесь, даже ухоженные газоны и яркие цветы на соседних участках сначала пожелтели, а потом и просто рассыпались на ветру. Лишняя земля, наросшая за годы, осела, ушла вглубь под воздействием ведьмовской силы. Калитка с душераздирающим скрипом возмущения от творящегося произвола отворилась, впуская ведьму и шагнувшего следом инквизитора. Достав ключ от навесного замка, Катя внутренне готовилась, что придется сражаться и с ним. Но металл без каких-либо следов ржавчины поддался сразу и без труда. Петли двери не скрипнули, ни одна половица не шелохнулась. Бабка не любила лишних звуков, а ведьму здесь уважали и боялись все, даже вещи.
Все лежало на своих местах именно так, как оставили после поминок, по обыкновению переросших в обычную пьянку. Правда, в доме особо никого не было, все действо происходило на улице, а мартовский холод совсем не являлся помехой разгоряченной толпе. Но посуда уносилась-приносилась-билась. Чтобы не мыть, Катя большую часть выкинула. Она даже в бреду представить не могла, что когда-либо еще раз переступит этот порог наяву, а не в кошмарах. И вот кошмары становятся явью.
Очень часто в домах стариков и старушек, особенно в деревенских домах, бросается в глаза множество салфеточек, скатерок, милые занавесочки на окнах, телевизор, частенько накрытый чем-нибудь расшито-вышитым, чтобы не пылился. Но не в этом доме, не у этой «старушки». Темный интерьер, именно так можно назвать обстановку, без каких-то украшений, простой, но по-своему изысканный, монументальный, крупный, массивный.
Катя, не уверенная, что ноги не подведут, опустилась в кресло. Находиться здесь оказалось еще тяжелее, чем она думала. И зачем? Очередное испытание инквизиции? Что они должны здесь найти? Что вообще можно найти в доме, хозяйка которого уже больше десятилетия мертва? Женщина закрыла лицо руками, пытаясь отрешиться ото всего и дышать ртом, чтобы даже присущий дому травяной запах не ощущать. Слух обострился, компенсируя урезанное за счет зрения и обоняния восприятие, позволяя слышать тихие шаги инквизитора, отодвигающего занавески и шелестящего чем-то, биение собственного сердца, мерное, едва слышное тиканье часов.
Катя вскочила. Какие часы могут тикать спустя столько лет? Взгляд тут же уперся в большие старинные напольные часы с позолоченным маятником, едва ли не старше самой бабки. Женщина не могла поверить глазам — часы шли. Дрожащими руками Екатерина достала мобильный из кармана ветровки, дабы убедиться — часы шли правильно, минута в минуту. Механические часы, которые требовали частого и регулярного завода. Ведьмовство не действует на механизмы, приборы, камеры наблюдения…
— Они работают, — раздался позади удивленный голос инквизитора, заставивший ведьму вздрогнуть.
Катя дотронулась до часов, чувствуя даже не отголоски силы, а что-то настолько эфемерное, что даже нельзя назвать колдовством. Крупицы самой жизни, заставляющие маятник двигаться, шестеренки крутиться и вращать стрелки. Артефакт, впитавший частичку хозяйки. Она аккуратно открыла дверцу, сверху стеклянную и деревянную снизу. Внутри на основании часов лежал свернутый вдвое лист бумаги. Екатерина с трудом сглотнула набежавшую слюну и на деревянных ногах опустилась на корточки, не отводя глаз от бумаги, но и не решаясь к ней прикоснуться. Малодушно хотелось закрыть дверцу и сделать вид, что ничего не произошло. Если бы не Аверин, который все видел, Катя, возможно, так и поступила бы. Но сейчас отступать некуда.
Дрожащими руками взяв сложенный пополам лист, ведьма развернула его, снова чувствуя себя девчонкой, оправдывающейся перед строгой бабкой за порванную куртку или невыученный урок. Сначала слова никак не хотели выстраиваться в единый текст, и пришлось сделать глубокий вдох и медленный выдох, собрать волю в кулак и еще раз услышать знакомый голос, заключенный в строках письма.
«Когда ты начнешь читать это письмо, меня уже не будет в живых, и, наверное, очень давно. Надеюсь только, что не слишком поздно. Мне осталось немного, так что тратить время на извинения не стану. Да и извиняться мне не за что, так было нужно, уверена, ты когда-нибудь все поймешь, как и я тебя понимаю и зла не держу.
Я бы написала, что убила меня другая ведьма, но на деле подвела меня собственная гордыня и самоуверенность, не повторяй моих ошибок и судьбу. Знаю, что характер у тебя мой, ведьмовской и упрямый, за это боюсь больше всего. За тебя, моя внучка по крови, а по духу — дочь, которую я рада и горда воспитать и вырастить. Именно в страхе за тебя, чтобы она не пошла к тебе и за тобой, мне пришлось передать ей дар и тайны смертельной силы. Зато сейчас эта ведьма связана клятвой и не сможет причинить тебе вреда, но, боюсь, все равно попытается: не напрямую, так окольными путями. Дар она станет применять во зло, и ты единственная, кто знает, как остановить паскуду.
Уверена, ты справишься, если не станешь биться одна. Мир не без добрых людей.
Помни, я всегда тебя любила, а главное — верила.
И постарайся найти счастье, за которым уехала».
На письмо упала капля, растекшаяся по бумаге и смазавшая старые чернила.
— Мы заберем это. — Инквизитор аккуратно потянул лист, но Катя плотно сжала пальцы. — Ты же понимаешь, что должны забрать.
Катя понимала, но отдать клочок бумаги оказалось выше ее сил. Всхлипы прорывались один за другим, а слезы текли непрекращающимся потоком. Почему единственный человек, который ее любил, положил ее же на алтарь, чтобы вонзить нож в грудь? Разве можно так любить? А как можно? Женщина не знала. Она вообще не знала другой любви. Ни от родителей, которые стеснялись и побаивались дочери-ведьмы, ни от мужа, который женился на ней ради жилплощади. Да и сама она выскочила за первого встречного потому, что вроде как так нужно. Но можно ли, любя, рискнуть ее жизнью, чтобы дать силу и контроль над ней, можно ли сейчас отправить ее на бой с той, против которой не выстояла и бабка? Любовь, вера… что на деле кроется за этими красивыми словами?
Объятия инквизитора, его тихий шепот, аккуратные и нежные прикосновения, поцелуи… Тоже не любовь, не настоящая, наведенная. Впервые Кате отчаянно захотелось, чтобы это оказался не приворот, а искренние человеческие чувства и тепло, которых ей так недоставало в жизни. И она обняла молодого человека в ответ, потому что, когда плохо, все оказывается не так уж важно и значимо.
Только спустя несколько минут, когда со слезами вышла боль, что острой иглой все эти годы сидела в ее сердце, Максим поднялся и потянул Катю за собой.
