Но Наполеон III уже и так знал о деле Мортары: императору все рассказал его кузен — маркиз Джоаккино Пеполи, живший в Болонье. Евреи из Болоньи, Пьемонта или Франции еще не знали, что похищение Эдгардо, возможно, уже оказало мощное воздействие и на Наполеона III, и на дальнейший ход исторических событий в мире.
Двумя годами ранее, на Парижском конгрессе, граф Кавур выступал за расширение территории Сардинского королевства — отчасти за счет владений австрийцев и союзных с ними герцогств, а отчасти за счет Папской области. Сардинское королевство не могло аннексировать какие-либо из этих земель самостоятельно, без посторонней помощи — как политической, так и военной. Французский император сочувствовал итальянцам и их борьбе, однако не был готов решительно выступить в их поддержку: во-первых, он опасался войны с Австрией, а во-вторых, среди его собственных подданных-католиков, в том числе и среди членов французского парламента, мирская власть пап пользовалась широкой поддержкой.
Наполеон III, которого раздражала анахроничная природа папского правления, безуспешно пытался убедить папу сделать свое государство более современным. Новость о том, что духовенство похитило еврейского мальчика из Болоньи и насильно удерживает его в Риме, привела императора в ярость. Особенно досадно было то, что держать ребенка в плену папе косвенным образом помогают французские войска, выставленные в Риме для защиты его власти.
По мнению Роже Обера, именно дело Мортары стало для императора последней каплей и заставило обратиться против Папского государства. Оно не только окончательно убедило его в косности папского режима, но и остудило пыл французского общества, прежде одобрявшего мирскую власть Ватикана, и тем самым развязало ему руки. 21 июля 1858 года (со дня похищения Эдгардо прошло меньше месяца) Наполеон III тайно встретился с Кавуром в Пломбьере. Эта встреча оказалась роковой. Вдвоем они замыслили выгнать австрийцев из Италии и одновременно аннексировать три четверти территории Папской области, включая Болонью и остальную Романью, присоединив эти территории к Сардинскому королевству
[119]. Не пройдет и года, как этот план удастся выполнить.
Семейству Мортара и тем евреям, которые с волнением следили за попытками добиться возвращения Эдгардо, приходилось возлагать главные надежды на Францию и особенно на французского императора. Они не только видели во Франции страну, имеющую особое влияние на Ватикан из-за той роли, какую играли там французские войска, но и полагали, что французы — наследники идей Просвещения и Революции — должны прислушаться к их доводам о верховенстве естественного права и родительских прав над диктатом религии
[120]. Пьемонтские евреи, собиравшиеся в августе на съезд в Алессандрии, были уверены, что их собственное правительство в Сардинском королевстве тоже сочувствует несчастной семье Мортара. Однако они понимали, что их правительство почти не имеет влияния на папу, так как тот всегда относился к любым замыслам короля Виктора Эммануила II и графа Кавура с большим подозрением. А вот Наполеон III, напротив, был человеком, которого папа едва ли осмелится обидеть.
Пока Момоло Мортара находился в Риме и периодически посещал сына, Сабатино Скаццоккьо и другие деятели Università Israelitica помогали ему составлять письмо, адресованное герцогу де Грамону, французскому посланнику при Святейшем престоле. Этот документ особенно интересен тем, что представляет собой исключение из правил: обычно римские евреи категорически не желали вовлекать иностранные правительства в еврейские дела. Впрочем, и на сей раз все делалось в соответствии с их любимой тактикой тихой дипломатии — подальше от общественного внимания и, главное, подальше от газет, а цель заключалась в том, чтобы заручиться поддержкой правительства, состоявшего в дружеских отношениях с Ватиканом.
В письме к де Грамону сообщалось, что накануне, 7 сентября, евреи подали новое прошение кардиналу Антонелли для передачи Пию IX. В нем было две части. Одна состояла из высказываний выдающихся церковных авторитетов прошлого, которые служили доводами в пользу освобождения Эдгардо. Этот документ сопровождала новая просьба отпустить мальчика. В письме к герцогу, к которому прилагались копии обоих документов, Момоло писал, что возвращение его сына не противоречит предписаниям почтенных церковных деятелей прошлого. Ведь эти предписания, напоминал он, гласят, что «предполагаемое крещение моего сына следует объявить не имеющим силы, а ребенка следует вернуть семье, которая уже более двух месяцев терпит самые жестокие страдания».
Письмо Момоло французскому послу ознаменовало новый этап в его попытках вернуть сына. Оно было отправлено на следующий день после того, как кардинал Антонелли получил петицию, на которую Момоло возлагал огромные надежды: ведь она лежала в основе того плана действий, что разработали Скаццоккьо и его коллеги из римской еврейской общины. Отрицательная реакция кардинала на полученное прошение, писал Момоло послу де Грамону, «ввергла меня в отчаяние и заставила разувериться в том, что мои мольбы к чему-либо приведут… Хотя его преосвященство и принял документы, которые мы принесли, с привычной любезностью, он дал нам понять, что ничто уже не сможет изменить решение, и так уже откладывавшееся, или аннулировать действие, которое признано имеющим силу». Зная, что французы с интересом следят за развитием дела, и приходя в отчаяние от явной тщетности всех прямых обращений к Ватикану, Момоло хотел как можно скорее известить посла о последних неудачах, так как надеялся, что, быть может, там, где евреи остались ни с чем, большего добьются французы
[121].
Стремясь заручиться иностранной помощью, Мортара и его союзники не только хотели подтолкнуть к действиям правительства других стран, но и рассчитывали на другой, более традиционный метод. Когда требовалось ходатайствовать перед папой, итальянские евреи привычно обращались за помощью к семейству Ротшильдов. Банковская империя Ротшильдов раскинулась чуть ли не по всей Европе, многочисленные представители этой семьи вели дела в Австрии, Германии, Франции, Англии, в Неаполитанском королевстве, и в глазах Ватикана они, конечно, представляли особую разновидность евреев. Ватикан давно уже испытывал финансовые затруднения и в разные годы неоднократно обращался к банкирам-евреям за займами, чтобы спасти правительство от банкротства или взяться за какое-то новое большое предприятие. В таких отношениях, хотя они и устраивали обе стороны с финансовой точки зрения, всегда сохранялось взаимное чувство неловкости. Для иерархов католического мира зависеть от банкиров-евреев, в то время как в своих землях они запрещали евреям даже владеть имуществом или получать некоторые профессии, было унизительно. А если вспомнить о постулатах католического богословия, утверждавших, что Господь наказывает евреев и возводит на трон римскую церковь, то положение, при котором Святейший престол вынужден обращаться к евреям, чтобы не оказаться банкротом, грозило подорвать устои веры. Сами же банкиры-евреи видели сложность в другом. Предоставляя займы ватиканским правителям, чтобы те и дальше вращали маховики своего церковного государства, они тем самым наживались на своих же собратьях по вере, поддерживая угнетающий их режим.
