По другую сторону Атлантики дело Мортары всколыхнуло чувство солидарности среди евреев Соединенных Штатов. Хотя там имелась еврейская диаспора численностью 150 тысяч человек, то есть намного больше, чем в Италии, Франции или Англии, большинство американских евреев были иммигрантами и им еще недоставало национальной сплоченности. Три основные еврейские газеты на английском языке представляли собой типичные местные издания, созданные стараниями авторитетных раввинов в Нью-Йорке, Цинциннати и Филадельфии.
Известия о деле Мортары дошли до американских евреев опосредованно, потому что ни у римской еврейской общины, ни, конечно же, у более скромной еврейской общины Болоньи не имелось прямых связей с заокеанскими собратьями. Однако несколько известнейших американских раввинов узнали обо всем из писем, которые разослал им в сентябре сэр Мозес (Моисей) Монтефиоре, глава Совета депутатов британской еврейской общины. После этого информация стала быстро распространяться дальше.
Лишь меньшинство американских евреев приехали из католических стран, но все они увидели в похищении Мортары олицетворение всех зол Старого Света, мучительное напоминание о гонениях, от которых они сами благополучно спаслись. Подобные чувства подпитывались не только американской идеологией свободы и всеобщего равенства, но и другими, менее здоровыми силами. В 1858 году в Америке многие относились к католицизму с подозрением и неодобрением. Повсюду иммигранты-католики из Ирландии подвергались унижениям и оскорблениям, а папу римского изображали дьяволом во плоти. И, как ни парадоксально, евреи, во многом разделявшие в ту пору участь иммигрантов-католиков, которых притесняло подавляющее большинство протестантов, с большой радостью обнаружили, что их кампания против папы встречает среди американцев самую широкую поддержку.
Начиная с середины сентября крупнейшие американские еврейские газеты помещали одну за другой публикации о деле Мортары. Раввин Айзек Майер Уайз из Цинциннати — один из основателей реформированного иудаизма в США и главный редактор одной из важнейших еврейских газет — писал в такой манере, которой могли бы гордиться любые тогдашние американские хулители католицизма:
Факты таковы, что Эдгар Мортара никогда не был крещен, а папе и его многочисленным бездушным лакеям всегда было безразлично, христианин этот мальчик или иудей. Не дело папских прислужников — ни в прошлом, ни сейчас — обращать Эдгара в христианство, чтобы спасать его душу на римский манер, или считать его христианином только потому, что на голову несмышленого младенца уронили несколько капель воды и неизвестная женщина пробормотала над ним несколько слов. Какой-нибудь ограниченный поп или школьный учитель из неграмотных католических прихожан еще поверил бы в подобные бредни и, быть может, попытался бы внушить свое учение доверчивой пастве. Но главные инициаторы всей этой истории отнюдь не так глупы… Нужно было вырасти среди католического духовенства, чтобы хорошо знать, что они много проповедуют и мало верят сами; как строги и суровы они во всем, что касается религиозных вопросов, перед неграмотными и как небрежно отмахиваются от всего этого, когда оказываются наедине с умным человеком, которому можно довериться. Поэтому целью Рима не является, да и не может являться, вероисповедание мальчика и даже религия как таковая… Отважимся предположить, что если бы та нянька предстала перед судом в нашей стране, то любой из наших адвокатов, устроив маленький перекрестный допрос, заставил бы женщину признаться, что она выступает орудием какого-то попа, а тот, в свой черед, — орудием в руках его начальника, который опять-таки служит слепым орудием иезуита, в свою очередь являющегося инструментом инквизиции, каковая священная канцелярия выступает прислужницей папы, которым опять-таки вертят иезуиты…
[170]
Пока евреи, жившие в Папской области, были вынуждены пресмыкаться перед грозным могуществом папы, евреи, жившие в США, как мы видим, довольно легко впадали в противоположную крайность.
В какой мере такая пламенная ненависть к католичеству подпитывалась воспоминаниями о прошлом европейских еврейских общин, откуда происходил сам Уайз и другие евреи, а в какой — подхвачена от соседей-протестантов в стране свободных людей, — вопрос довольно интересный. Но один из парадоксов этой обличительной статьи Уайза заключается в том, что она почти зеркально отображает те представления о евреях, которые пыталась создать католическая пресса. Если защитники папы усматривали низменные мотивы в призывах людей, требовавших освобождения Эдгардо, и утверждали, будто самими родителями мальчика движет вовсе не родительская любовь, а антихристианская злоба, то, по словам Уайза, выходило, что главные притворщики здесь — именно папа и его церковная братия и что ими руководят отнюдь не истинные религиозные порывы, а самые безнравственные и лицемерные мотивы.
По всей стране еврейские общины устраивали собрания, чтобы вместе решить, какие действия предпринять; от Нью-Йорка до Сан-Франциско прокатилась волна протестов. В Бостоне, где процветали антикатолические настроения, две синагоги провели совместное собрание — а когда комитет из четырех человек зачитал резолюцию, ее встретили громкие аплодисменты. Они пошли даже дальше, чем раввин Уайз, призвав, в частности, сплотиться с протестантами, которые разделяли мнение евреев о «Князе тьмы»:
С изумлением и глубокой печалью мы услышали, что самый отвратительный поступок, внушенный Князем тьмы, был совершен недавно во владениях Пия IX, папы римского… Это грубейшее беззаконие касается не только евреев, оно равным образом задевает и христиан, не исповедующих католическую веру, ибо если они (инквизиция) посмели сотворить такое, поправ самые основы нравственной справедливости, в отношении еврея, то в будущем они не раз сотворят то же самое в отношении протестантов, остающихся в пределах досягаемости для этой беспринципной власти. История этих бесов во плоти, написанная кровью миллионов их жертв, полностью оправдывает подобное заключение
[171].
Не все протесты в Соединенных Штатах проходили под столь громкими лозунгами партии Know Nothing («Ничего-незнаю»), которые евреи хорошо усвоили, вливаясь в окружающую их культуру. В начале декабря в Моцарт-холле в Нью-Йорке, впервые за восемнадцать лет, состоялось общегородское собрание евреев с целью выразить протест по поводу похищения Мортары. Несколько часов кряду две тысячи собравшихся ньюйоркцев выслушивали одного оратора за другим, призывавших освободить Эдгардо. В Нью-Йорке антикатолическая риторика звучала более приглушенно, чем в Бостоне. Оратор, которого публика слушала с особенным воодушевлением, — популярный еврейский юморист Рафаэль де Кордова — задавался непочтительными вопросами: неужели в самом деле еврейского младенца, которого тайком крестила нянька, можно считать настоящим католиком? Ну а что, если (развивал он свою мысль) банда евреев, вооруженных бритвой, прокрадется в Ватикан, схватит папу и, удерживая его протестующее святейшество силой, сделает ему обрезание? «Что же тогда, — спрашивал де Кордова под одобрительные смешки слушателей, — можно ли после этого считать папу иудеем? Почему же тогда кто-то решил, что можно считать ребенка христианином только потому, что кто-то брызнул на него водой?»
[172]
