В свои пять лет Трэвис был как две капли воды похож на отца. Взъерошенные волосы Ника. Точеный нос Ника, сильный подбородок. Яркое обаяние и ум, которые – по крайней мере, на взгляд матери – светились в его глазах, поразительным образом напоминая о Нике.
– Это и правда ты, – прошептал он.
Джейн опустилась на колени не только для того, чтобы заглянуть ему в глаза, но и потому, что ее ноги вдруг ослабели и подкосились. Трэвис бросился в ее объятия, и Джейн обхватила его, словно кто-то в любой момент мог попытаться отобрать у нее сына. Она тискала его, целовала его лицо. Запах волос пьянил, как и нежная молодая кожа.
Начав доискиваться до истины, она и представить себе не могла, что ей будут противостоять такие сильные и безжалостные люди: в первую очередь они пригрозили убить ее ребенка – возможно, ей уже не придется завести другого, – ее мальчика, живое свидетельство необыкновенной любви, которую Джейн познала с его удивительным отцом.
Не было другого места, где она могла бы спрятать Трэвиса, сохраняя в такой же мере надежду и душевное спокойствие. Два месяца назад Гэвин и Джессика были для него чужими, а теперь стали его семьей.
Страстно желая оправдать Ника, доказать, что он не совершал самоубийства в том смысле, в каком это слово понимал весь мир, она, сама того не ведая, вступила на тропу, с которой невозможно было свернуть. Те, кого она хотела вывести на чистую воду, не позволили бы ей отойти в сторону и жить, пусть даже в глубоком унижении от своей неудачи. Эти люди принесли в мир что-то новое и страшное; Джейн не понимала, зачем это делать, но свои планы они намеревались осуществить любой ценой. Произошло уже несколько убийств, и еще два – матери и сына – стали бы для них всего лишь мелким неудобством. Джейн знала мало, хотя и этого было уже слишком много, а подозревала намного больше, и поэтому не могла рисковать – обращаться к кому-нибудь за помощью, пока не откроет всю правду.
Мальчик крепко держал ее.
– Я тебя люблю, ма.
– Я тебя тоже люблю, – сказала она. – Очень люблю. Убаюкай меня, малыш.
Часть вторая
Кроличья нора
1
В золотом свете позднего вечера, под небом, в котором были разбросаны белые облачка с позолоченными кромками, Трэвис повел мать посмотреть лошадей. Конюшня стояла в глубокой тени каменных дубов, которые круглый год роняли свои маленькие овальные листья.
Прилегающий участок несколько раз в неделю очищали граблями. Зубья оставляли на мягкой земле параллельные завитки, напоминавшие рисунки древних шаманов, которые запечатлевали в камне таинственные повороты судьбы, бесконечные циклы непознаваемой, несмотря на очевидность ее строения, Вселенной.
Белла и Сэмпсон, кобыла и жеребец, стояли бок о бок перед двумя пустыми стойлами. У одного из них дверь была пониже – для пони, который пока еще не видел своего нового дома. Лошади вывернули шеи, желая увидеть приближающихся посетителей, и приветственно заржали.
Трэвис нес бумажный стаканчик с яблоком, разрезанным на четыре части – по два кусочка для каждой лошади. Животные взяли мягкими губами угощение из маленьких пальцев.
– Гэвин пока не нашел подходящего пони.
Месяцем ранее Джейн одобрила желание сына научиться верховой езде, а Гэвин предложил начать с маленького скакуна.
– Ездить на Сэмпсоне я пока не могу, но наверняка смог бы на Белле, если бы вы мне позволили. Она такая добрая.
– И еще она раз в пятнадцать больше тебя. И потом, Сэмпсон, может быть, будет ревновать, если на нее сядет кто-нибудь, кроме Джесс. Он считает себя единственным парнем Беллы.
– Разве лошади ревнуют?
– Еще как. Вот Дьюк и Куини, например, ревнуют, если ты гладишь одного дольше, чем другого. Лошади и собаки давно живут с людьми, и у них появились те же привычки, что и у нас.
Белла так низко опустила голову, наклонив ее над створкой двери, что Трэвис смог дотянуться до нее и потрепать по щеке – это очень нравилось лошади.
– Но я бы точно мог поездить на Белле, если бы Сэмпсон не возражал.
– Может быть, ковбой. Но чтобы стать настоящим кавалеристом, нужно терпение, нужно учиться всему шаг за шагом.
– Кавалеристом… Вот было бы классно.
– Твой папа вырос на ранчо, в семнадцать лет уже несколько раз участвовал в родео. Это у тебя в крови. Как и здравый смысл. Поэтому будь хорошим мальчиком и прислушивайся к здравому смыслу.
– Хорошо, я буду.
– Я знаю, что будешь.
Он провел рукой по мускулистой шее Сэмпсона, вдоль выемки, которая называется яремным желобом, и почувствовал его мощный пульс.
– Ты все еще ищешь… убийцу? – спросил мальчик.
– Да. Каждый день.
Она не сказала ему, что его отец совершил самоубийство, и не собиралась говорить. Любой, кто сообщит эту ложь Трэвису, навсегда станет ее врагом.
– Это страшно? – спросил он.
– Вовсе нет, – солгала она. А потом добавила правды: – Иногда бывает слегка опасно, но ты же знаешь, я занималась такими делами много лет и даже пальца не повредила.
Когда Джейн не была в отпуске, она помогала в расследованиях сотрудникам третьего и четвертого отделов поведенческого анализа, особенно когда дело касалось массовых убийц и маньяков.
– Даже пальца?
– Даже пальца.
– Потому что у тебя есть здравый смысл, да?
– Правильно.
Сэмпсон уставился на нее ясными, прозрачными глазами. Не в первый раз Джейн почувствовала, что лошади, как и собаки, с пятью – или даже шестью – обостренными чувствами понимали людей гораздо лучше, чем другие люди. В темном и неподвижном взгляде жеребца как будто читалось знание о страхе, который сама Джейн отрицала, о боли от потери мужа и необходимости быть вдали от своего ребенка.
2
После обеда, когда уже начало смеркаться, Джейн и Трэвис поиграли со светящейся летающей тарелкой и двумя собаками, а потом она прочитала сыну историю из книги, которую начала ему читать Джессика тремя днями ранее. Наконец он уснул. Джейн постояла над ним, зачарованная его лицом, в котором видела и Ника, и себя, после чего прошла в гостиную, примыкавшую к кухне.
Джесс и Гэвин сидели в креслах, собаки дремали у камина, единственного источника света; в нем потрескивали поленья, ярко вспыхивая, когда огонь начинал пожирать новую жилку смолы. Для Джейн приготовили кресло и бокал каберне на маленьком столике. Она была благодарна и за то и за другое.
Телевизор был выключен. Звучавшая в гостиной музыка несколько удивила Джейн. «Windham Hill», как ей казалось, не должен был особенно трогать ни Гэвина, ни Джесс. В запись входили сольные фортепианные номера Лиз Стори и Джорджа Уинстона, а также композиции Уилла Аккермана, исполненные на акустической гитаре
[7].
