– Конечно.
После нескольких шагов Джейн призналась:
– За свою жизнь я не раз делала неправильный выбор, но хотите знать кое-что?
– Что именно?
Она усмехнулась:
– Дайте мне возможность, и я каждый раз буду поступать так же.
Барни сделал шаг, другой, потом сказал:
– Это прекрасный и ужасный мир.
Джейн улыбнулась и кивнула.
– Знаете, кем я был, пока не пошел по этой дорожке? – продолжил он. – Был официантом в роскошном ресторане. Огромные чаевые. Зарабатывал хорошие деньги. Был кем-то вроде воспитателя молодежи и церковным работником. Тренировал команду Детской лиги. Разбирался в бейсболе, как никто другой. – Он остановился, поднял голову и посмотрел на чаек, летавших в пронизанном солнцем воздухе. – Забавно, но я почти не помню, куда все это делось.
– Оно никуда не делось, – сказала Джейн. – Оно все еще часть того, что есть вы. И всегда будет.
Взгляд Барни прояснился.
– Интересный взгляд. И может быть, правильный. – Он оглянулся. – Никого. Теперь я в безопасности.
Когда он снова посмотрел на Джейн, детское воспоминание на мгновение унесло ее на двадцать лет назад. Она нашла птичье гнездо, – вероятно, его сбросил с дерева на траву какой-то хищник. Три маленьких яичка, расколотые и пустые. Глаза Барни были не цвета выцветшей джинсовой ткани, а такими же голубыми, как те печальные, разломанные скорлупки.
– Что это? – спросил он.
– Это? Какое «это»?
– То, о чем вы хотели спросить? – Джейн не ответила, но он не отставал. – Валяйте, выкладывайте, что у вас на уме. Меня больше никто и ничто не может обидеть.
Поколебавшись, она сказала:
– Другие люди, которые… которые живут так же, как вы. Никто из них не совершал самоубийства?
– Самоубийства? Ну, половину из них нужно отмести, потому что они психованные, как сортирные крысы. Простите за мой французский. Они ничего не понимают в самоубийстве, потому как не уверены, живы они или уже нет. А остальные? Самоубийство? Черт, мы цепляемся за жизнь каждый день, чтобы продержаться. Если только вы не имеете в виду самоубийство как в замедленной съемке, когда сорок лет пьешь всякую дрянь, и тебя кусают клещи, и зубы у тебя сгнили, и ты холодными ночами спишь на улице, потому что я не люблю, чтобы нянька в ночлежке мне указывала. Но это не самоубийство. Это больше похоже на преждевременный выход на пенсию и приключения бедняка. Если Господь хочет выдернуть меня отсюда, Ему придется сильно постараться, у меня корни как у дуба.
– Рада это слышать, – сказала Джейн.
Запоздалое понимание смягчило суровое выражение на его лице.
– Кто из ваших близких покончил с собой?
Она сама удивилась своему ответу:
– Мой муж.
На мгновение ей показалось, что Барни ошеломлен ее признанием. Он открыл рот, но не знал, что сказать. Посмотрел на чаек высоко в небе, потом снова на Джейн. В его глазах сверкнули слезы.
– Ничего, – сказала она. – Извините. Не хотела вас расстраивать, Барни. Я справляюсь с этим. Я в порядке.
Он кивнул, беззвучно пошевелил губами, снова кивнул и наконец произнес:
– Не знаю, почему он это сделал, но уж явно не из-за вас.
Повернувшись, он побрел прочь, сгибаясь под тяжестью рюкзака, с мусорным пакетом в руке, спеша, насколько позволяли ноги, словно именно от таких вещей, от трагедий, происходящих в мире, он пытался убежать все это время.
Джейн крикнула ему вслед:
– Корни как у дуба, Барни!
Он поднял руку и помахал, давая понять, что услышал ее слова, но так и не оглянулся.
33
От побережья Джейн поехала по бульвару Уилшир на восток, к Уэствуду. Большие опасности дня остались позади, малые ждали впереди.
Под жарким солнцем плелись, бампер к бамперу, машины, водители вели себя агрессивно, лишь немногие признавали свое равенство с другими согласно правилам дорожного движения, а потому все перемещались рывками – часто слышался визг тормозов и звучали гудки. Джейн почему-то вспомнила Бертольда Шеннека из видеороликов: добродушное лицо, привлекательная улыбка. А после этого подумала о мышах с мозговыми имплантатами, марширующих ровными рядами, словно на плацу, под военный марш.
Единственное сожаление, связанное с операцией в парке «Палисейдс», состояло в том, что ей пришлось показать свое удостоверение, чтобы осмотреть отель и понять, как использовать его наилучшим образом, как вести наблюдение из-за входной двери. Палома Уиндем, управляющая, возможно, пришла к выводу, что эта женщина, самоуверенный агент ФБР, обвела ее вокруг пальца. Или же решила, что удостоверение поддельное. В любом случае она наверняка позвонит в Лос-Анджелесское управление, чтобы подать жалобу или исполнить свой гражданский долг и сообщить о мнимом агенте. Меньше всего Джейн хотела, чтобы Бюро занялось ее поиском в дополнение к безымянным силам, полным решимости пресечь расследование эпидемии самоубийств.
Из всех зданий напротив парка отель был лучшим местом для того, чтобы переместить распечатки из портфелей в мусорный мешок, хотя какое-то время Джейн подумывала, не сделать ли это в «форде». Она могла бы остановиться на Аризона-авеню, неподалеку от Оушен-авеню, могла бы ждать за рулем с включенным двигателем. Нона могла бы подъехать на роликах прямо к машине. Но если бы люди Рэдберна оказались рядом, не было бы никакой возможности задержать их – никакого эквивалента цепочки с замком – и помешать им схватить Нону.
К тому же, появись она на машине, Джимми и его люди увидели бы ее, запомнили бы номер. А значит, заговорщики, стоявшие за самоубийствами, установили бы ее связь с «Винилом» и Джимми, узнали бы о ее машине, и тогда пришлось бы бросить «форд-эскейп». Карманы у нее не так широки, как у федерального правительства, она не может менять машину каждый день.
В Уэствуде, близ Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе, Джейн ездила по улицам в поисках того места, где однажды была на званом обеде. Адреса она не помнила, но не сомневалась, что узнает дом, если увидит его. Особняк нашелся через десять минут. Георгианская архитектура. Величественно, но без гигантизма. Крыльцо с колоннами без ограждения. Кирпичные стены, выкрашенные в белый цвет.
Джейн оставила машину в двух кварталах, на параллельной улице, и пошла к резиденции доктора Моше Стейница. Моше был судебно-медицинским психиатром и недавно, в восемьдесят лет, ушел на покой. Прежде у него, уважаемого университетского профессора, была собственная психиатрическая практика. Он периодически читал лекции в Академии ФБР в Виргинии, а иногда консультировал третий и четвертый отделы поведенческого анализа относительно трудных случаев, связанных с серийными убийствами. Тремя годами ранее Моше дал – при помощи логики и интуиции одновременно – ответ на вопрос, почему убийца, орудовавший в пригородах Атланты, вырезал и уносил с собой глаза жертв. Его доводы привели к аресту психопата Джея Джейсона Кратчфилда – в тот вечер, когда тот собирался убить восьмую женщину.
