Из десяти текстов она выбрала тот, который относился лично к ней.
– Вот эту оставил Ник. «Что-то со мной не так. Мне нужно. Совершенно необходимо. Мне совершенно необходимо умереть».
Моше несколько секунд сидел молча, потом проговорил:
– Это не стандартное предсмертное объяснение. В нем не раскрываются причины, нет просьбы о прощении. Нет прощальных слов.
– Это так не похоже на Ника, – сказала Джейн. – Почерк его, но все остальное… мне кажется, это написал кто-то другой и подложил к его телу.
Моше закрыл глаза, наклонил голову, словно воспроизводя в памяти эти тринадцать слов, потом сказал:
– Он говорит, что вынужден убить себя, и он знает, что это неправильное побуждение. Во многих случаях самоубийцы считают, что поступают правильно. Иначе они не стали бы себя убивать. – Он открыл глаза. – В каком душевном состоянии находился Ник перед этим?..
– Он был счастлив. Говорил о будущем. О том, чем собирается заняться, когда уйдет из корпуса морской пехоты. Он был весь открыт для меня, Моше. Нет, он не мог притворяться счастливым и водить меня за нос. И вообще, у него никогда не бывало депрессии. Я готовила обед. Он накрыл на стол. Откупорил бутылку вина. Подпевал Дину Мартину, которого сам поставил. Ник признавал только старую музыку. Потом сказал, что идет в туалет и сейчас вернется.
– Прочтите еще одну.
Следующим был тридцатичетырехлетний менеджер телекомпании, высокооплачиваемый, быстро продвигавшийся по служебной лестнице. Он оставил записку своей невесте, актрисе. «Не плачь обо мне. Уход будет приятным. Так мне обещали. С нетерпением жду путешествия».
– Религиозный человек? – спросил Моше.
– Нет. Никто не отзывался о нем как о глубоко верующем. И в церковь он определенно не ходил.
– «Так мне обещали». Если не Господь, не Библия, не Коран, не Тора, то кто мог сказать ему, что уход будет приятным? Напрашивается предположение, что он слышал голоса.
– Шизофрения?
– Вот только нет параноидальных ноток, ощущения подавленности, которое свойственно шизофреникам, так далеко зашедшим в своих иллюзиях, что они готовы принять радикальные меры для прекращения страданий. Родственники, невеста, коллеги – никто не слышал, чтобы он выражал ложные представления, очевидные заблуждения?
– Нет.
– Его работа требовала коммуникативных навыков. Никто не замечал у него симптомов гебефренической шизофрении?
– В чем они состоят?
– Вот самый распространенный: речь совершенно нормальная, но предложения лишены всякого смысла.
– Никто об этом не говорил. Такое не осталось бы незамеченным.
– Да, не осталось бы. Довольно тревожный симптом. И как он умер?
– Он жил на Манхэттене. Двенадцатый этаж. Выбросился из окна.
Моше поморщился:
– Давайте дальше.
Третьим в ее списке был сорокалетний генеральный директор одной из крупнейших в стране строительных компаний. Женат. Трое детей. «Предполагается, что я не оставлю записки. Но ты должна знать: я счастлив, что делаю это. Путешествие будет приятным».
– Те же слова, что и в предыдущей, – сказал Моше, выпрямляясь на стуле. – Приятное. Путешествие. Обе записки подразумевают, что они следуют инструкциям. Или, по крайней мере, кто-то ими руководит.
Джейн процитировала записку телевизионщика:
– «Так мне обещали». – Потом записку генерального директора: «Предполагается, что я…»
– Именно. Этот директор из Нью-Йорка, он не вращался в одних кругах с телевизионщиком?
– Нет. Тот жил в Лос-Анджелесе.
– А как директор покончил с собой?
– В своем гараже. В «мерседесе» довоенного выпуска. Отравление угарным газом. Какова вероятность того, что сходство между записками является случайным?
– Астрономически низкая. Читайте следующую.
Эту записку оставила двадцатишестилетняя женщина, талантливый программист, которая из наемной служащей «Майкрософта» стала предпринимателем и партнером компании. Незамужняя. Единственная опора престарелых родителей.
– «У меня в мозгу паук. Он говорит со мной».
Джейн подняла голову и посмотрела в глаза Моше. Эти слова произвели на него такое же жуткое впечатление, как и на нее, когда она в первый раз прочла их.
– Трое из четверых, кажется, слышали голоса, – сказал психиатр. – Но в этом четвертом примере, как и в других, обычные признаки параноидальной шизофрении не так заметны, как может показаться на первый взгляд. В классическом варианте пациент верит, что угрожающие голоса исходят из внешнего источника, от влиятельных сил, которые собираются преследовать его и обмануть. Паук в голове… для меня это что-то новое.
35
В Теллуриде выпал поздний снег, стояла почти безветренная колорадская ночь. Поэтому буря не свирепствовала, снежинки падали чуть ли не вертикально и укутали землю белой горностаевой шубой дюймовой толщины, а еще природа связала кружева и поместила их на ветки хвойных деревьев.
Эйприл Винчестер осветила фонариком здоровенную старую канадскую ель, такую высокую, что луч не дотянулся до ее вершины, которая исчезала в снегу и темноте. Дерево было выше ночи и пронзало бурю до самых звезд. Образ понравился Эйприл, и она улыбнулась.
Проведя лучом вниз по стволу, женщина нашла два имени там, где он снял кусок коры и вырезал свое признание: «Эд любит Эйприл».
Эдвард, ее Эдди, всегда был романтиком. Эти же слова он вырезал на стволе красного клена в Вермонте, когда обоим было по четырнадцать, – почти шестнадцать лет назад. А это, последнее свидетельство непреходящей любви появилось на ели всего одиннадцать месяцев назад, когда они купили зимний домик на окраине Теллурида. Оба были страстными лыжниками.
Когда сезон заканчивался, они жили в Калифорнии, в Лагуна-Бич. И на теплом побережье, и в горах Сан-Хуан он писал романы, а она – песни, и жизнь, которую они представляли себе подростками, разворачивалась, превосходя своей красотой их самые смелые мечты.
Он написал четыре романа, и все стали бестселлерами, запоминающимися и важными произведениями. Она создала более полусотни опубликованных текстов песен, и двадцать две из них, в исполнении разных артистов, оказались в числе сорока лучших, а двенадцать – в числе десяти. Четыре занимали столь желанное первое место.
Она обернулась и посмотрела на дом – низкое сооружение из местного камня и переработанной древесины, изящные линии которого хорошо вписывались в ландшафт. Окна первого этажа излучали теплое свечение, а из кабинета Эдди на втором этаже вырывался яркий свет.
Он продирался через трудную сцену и хотел закончить ее, прежде чем они сядут ужинать.
Она готовила на кухне кое-что для него, вышла на несколько минут и неожиданно набрела на эту ель. На Эйприл были высокие кроссовки, а не ботинки, плиссированная юбка из белого шелка и тонкий длинный свитер. Такой эклектический наряд нравился Эдди, и он приходил в постель после ужина в полной готовности, но для зимней бури эта одежда подходила мало.
