В субботу, когда сотрудники начали приходить на работу к семи часам, Джейн уже была на месте. Она узнала доктора Россмен по фотографии в «Фейсбуке»: веснушчатое лицо, коротко подстриженные каштановые волосы, челка чуть ли не до глаз. Женщина совсем не выглядела на свои тридцать восемь и напоминала мальчишку-сорванца. Карие глаза смотрели настолько живо, а улыбка была настолько яркой, что трудно было представить, как у нее могло возникнуть желание работать в морге.
Джейн показала ей свое удостоверение, и Эмили отреагировала так, словно еще не закончились времена Нормана Роквелла
[28], когда люди питали вполне заслуженное доверие к государству.
– Моей сестры сегодня не будет, мы можем поговорить в ее кабинете.
В кабинете на стенах Джейн увидела не портреты животных, как можно было ожидать, а репродукции модных – не сказать что изысканных – произведений Кандинского: тщательно выписанные амебообразные формы. Джейн подозревала, что она не нашла бы общего языка с сестрой.
Эмили не стала садиться за стол, а вместо этого взяла один из двух стульев для посетителей и поставила его под углом к тому, на который села Джейн.
– Думаю, я знаю, о чем пойдет речь. Да, почти наверняка знаю.
– И о чем?
– О Бенедетте Ашкрофт.
– Покончила с собой в номере отеля, в прошлом июле.
Стукнув два раза кулаком о подлокотник, Эмили сказала:
– Да. Наконец кто-то всерьез занялся этим. Это совсем не то, чем кажется.
– Но разве ваш отчет об аутопсии не подтвердил факта самоубийства?
– Сильная передозировка трициклического антидепрессанта – дезипрамина. С водкой. Убийственная комбинация. Она проглотила больше сорока капсул по сто миллиграммов. Для этого требуется немалая решимость. Еще тридцать шесть капсул остались на прикроватной тумбочке.
– Это больше, чем выдают по одному рецепту. Она их накопила?
– Нет. Ни в коем случае. – Эмили сдвинула со лба густую челку, но волосы тут же вернулись на место. – Никаких рецептов. Таблетки были не в аптечном пузырьке, а в пакетике с застежкой, который лежал на тумбочке.
– Купила на улице, – предположила Джейн.
Эмили упрямо покачала головой:
– Бенедетта не умела делать таких покупок на улице. Она была мормонкой. Не выпивала. Не употребляла наркотиков. Двадцать семь лет. Любящий муж. Двое ребят. Она была воспитателем, работала с детьми, которые страдают серьезными заболеваниями. И любила свою работу.
Джейн подумала об Эйлин из Чикаго, которая посвятила свою жизнь людям с ограниченными возможностями. В новом мире Шеннека, определяемом компьютерными моделями, явно не будет места для параплегиков, квадроплегиков
[29], слепых, глухих, слабосильных.
– Доктор Россмен, справедливо ли говорить, что в отсутствие сильных повреждений черепа, если есть другая очевидная причина смерти, коронерская контора не исследует мозг?
Эмили подалась вперед и заговорила быстрее, словно защищала свой метод проведения аутопсии:
– У меня был случай, когда молодой человек свалился с приставной лестницы, с высоты в двадцать два фута. Погиб на месте. Ни трещин на черепе, ни контузии, ни ран на голове. Но обследование мозга выявило диффузную аксональную травму. Небольшое околососудистое кровотечение в стволе мозга. Смерть была вызвана резким ускорением и торможением, а не трещиной в результате удара.
– Понятно. Но в данном случае не было анатомических повреждений, позволяющих говорить о случайной травме вследствие удара тупым предметом. Вам пришлось исследовать мозг. Но в случае Бенедетты Ашкрофт причина смерти была очевидна. Записи с камер наблюдения в коридорах отеля показали, что никто не входил в ее номер, пока на следующий день горничная не нашла тело.
Эмили плотно сжала губы, так что вид ее сделался мрачным, потом сказала:
– Родственники не могли поверить, что она покончила с собой. Не могли, и все. Они подумали, что самоубийство могло быть вызвано опухолью мозга.
– Разве коронерская контора по настоянию родственников проводит более обширную аутопсию?
– Когда-то так делали. Теперь – нет. – Эмили помедлила, держа руки над коленями, и посмотрела на них, нахмурившись, словно они принадлежали не ей. – Официально я уволилась, потому что устала работать судебным патологоанатомом. Но на самом деле, если бы я не ушла, меня бы уволили.
– На каком основании?
– Я прихожусь теткой Бенедетте Ашкрофт и должна была бы отказаться от проведения вскрытия. Но я настойчиво добивалась, чтобы это дело поручили мне, и не стала говорить о нашем родстве.
– Правонарушение. Или по меньшей мере законное основание для увольнения.
Эмили смотрела на Джейн в упор немигающим взглядом, напоминавшим луч лазера.
– Родственники были потрясены. Им надо было узнать, в чем дело. Такая милая женщина, всегда счастливая, преданная мать. И вот она снимает номер в отеле, чтобы покончить с собой… Опухоль мозга объяснила бы все.
– Семья могла бы заплатить за аутопсию, проведенную частным порядком, по завершении коронерского обследования.
Эмили кивнула, но отворачиваться не стала.
– На это ушло бы время – несколько дней, неделя. Или больше. Муж, сестра, мать и отец были так потрясены, так страдали. Я сделала то, что сделала, и сделала бы это еще раз… но, боже мой, лучше бы я этого не делала.
Вот оно. Если и оставались какие-то сомнения относительно того, что в мир вошло нечто новое и жуткое, то зрелище, представшее перед доктором Россмен после вскрытия черепа ее племянницы, должно было уничтожить всякие остатки скептицизма.
– Я не до конца поняла эту часть вашего отчета, – сказала Джейн. – Впрочем, многие фразы и даже предложения подверглись редактированию.
Патологоанатом глубоко вздохнула:
– Когда я посмотрела на передний мозг, на два полушария большого мозга, на мгновение показалось, что передо мной глиоматоз, крайне злокачественная опухоль. Она не вырастает в одном месте, а оплетает все четыре доли мозга, как паутина.
– Но оказалось, что это не глиоматоз.
Джейн не сводила глаз с Эмили, давая понять, что та сообщит уже известные ей сведения.
– Бог мой, вы уже знаете. Вы знаете… о том, что я нашла.
– Может быть. Скажите мне.
– Неорганическое включение. Никакого беспорядка, как в случае рака. Я видела геометрическую раскладку, затейливую схему… систему, аппарат. Не знаю, как это назвать. Оно опутывало все четыре доли, исчезало среди серого вещества, в бороздах, в расщелинах, между складками, между извилинами. Легкая, почти невесомая структура, при значительной концентрации мозолистого тела. Я смотрела на это и чувствовала… Я знала, что никогда не видела ничего более зловещего. Что это такое? Что за образование?
