– Неплохо выглядишь. Юстиция, вероятно, идет тебе на пользу.
– Это место – какой-то водоворот амбиций, впрочем нет, не водоворот, а скорее болото. В любом случае плаваю я там неплохо.
Совершив этот акт самоуничижения, он тихо рассмеялся.
– Что привело тебя сюда? – поинтересовался Натан.
– Я только что прилетел. Увидел тебя, когда выходил из рукава. Нужно забрать мой багаж, если он не застрял где-то на восточном побережье. Я в отпуске. Сначала здесь, потом полечу в Сан-Антонио. Как поживает Ришона? Надеюсь, все в порядке.
– Отлично, спасибо. А твоя женушка? – спросил в ответ Силверман, так и не вспомнив, как ее зовут.
– Мы развелись. Только никаких соболезнований. Я сам предложил это сделать. Слава богу, детей мы не нарожали. А как твои, Натан? Как Джареб, Лисбет, Чайя?
Силверман почти не удивился, что Бут помнит их имена. Бут усердно запоминал такие вещи, чтобы позднее польстить знакомым, которые могли представлять для него ценность – вроде Силвермана. Он подчеркивал тем самым, что считает все это интересным и памятным.
– Все закончили колледж, Лисбет – в прошлом году.
– Все в безопасности, здоровы и готовы сдвинуть горы?
– Все в безопасности, здоровы и, главное, устроены.
Бут рассмеялся громче, чем того заслуживали слова Силвермана.
– Ты счастливчик, Натан.
– Я говорю это себе каждый вечер перед сном и утром, когда просыпаюсь.
Бут постучал пальцем по книге Эрика Ларсона, которую держал Силверман.
– Отличная вещь. Прочел года два назад. Есть о чем задуматься.
– Это правда.
– Есть о чем задуматься, – повторил Бут, потом посмотрел на часы и вскочил на ноги. – Пора бежать. Впереди неделя безделья.
Он протянул правую руку и, когда Силверман пожал ее, отпустил его ладонь чуть позже, чем следовало.
– Счастливчик, – повторил он и пошел прочь.
Силверман проводил взглядом Бута, который смешался с толпой пассажиров в вестибюле, а потом исчез в терминале. К книге Ларсона он вернулся не сразу.
Неужели человек вроде Бута будет отправляться в отпуск в костюме-тройке и галстуке?
Он не видел Бута года три и не был уверен, что узнал бы его на том расстоянии, с какого Бут разглядел его.
Только человек с памятью суперкомпьютера (а Бут не отличался такой памятью) мог вспомнить имена детей, и это было примечательно. Что касается Ришоны – да. С Ришоной Бут встречался пару раз. Но детей он никогда не видел. Джареб, Лисбет и Чайя. Эти имена слетели с его языка так, словно он заучил их час назад.
Теперь Силверману показалось, что, когда Бут называл их имена, его взгляд стал резче, а голос зазвучал по-иному. С ноткой торжественности.
Может быть, долгие годы службы в Бюро сделали Силвермана слишком подозрительным. Или паранойя немногословного Ансела Хока оказалась настолько заразительной?
«Все в безопасности, здоровы и готовы сдвинуть горы?»
Обычно люди спрашивают, здоровы ли дети, счастливы ли они. Странно, когда человек задает вопрос об их безопасности.
В его памяти снова зазвучал голос Бута: «Есть о чем задуматься. Есть о чем задуматься».
Силверман посмотрел на книгу, которую держал в руках.
Он спросил Бута, что привело того в Остин, но сам Бут не стал ничего спрашивать, словно знал, что́ Силверман делает здесь.
5
Бесплатная столовая, та самая, которой он собирался подарить сорок долларов, полученных от Джейн, оказалась всего в квартале от библиотеки в Сан-Диего, где она впервые увидела его пятью днями ранее. Библиотекарь объяснила, как туда пройти.
Столовая размещалась в доме, который раньше принадлежал одному из клубов братства. Буквы с названием клуба были удалены с известнякового фасада, но их призраки – светлые очертания на фоне более темного камня – остались. Новая, простая вывеска гласила: «КРАСНЫЙ, БЕЛЫЙ, СИНИЙ И ОБЕД». Чтобы никто не подумал, что получит один только обед, ниже висела пояснительная надпись, обещавшая три плотные трапезы в день.
Внутри, похоже, ничто не изменилось со времен братства. Стойка бара оставалась на своем месте, хотя и не служила по назначению. Пол в столовой был бетонно-мозаичным. Перед возвышением для оркестра располагалась давно не использовавшаяся танцевальная площадка.
В прошлом здесь наверняка стояли круглые столики, а вокруг них – изящные мягкие стулья. Теперь стулья были складными, а столы – прямоугольными, и никаких скатертей.
Ланч начали подавать в 11:30. Сейчас, в 11:50, тридцать-сорок человек уже ели или стояли в очереди. В основном здесь были мужчины, многие из них – запойные пьяницы, выжженные алкоголем, серолицые, трясущиеся. Восемь женщин сидели на стульях, поодиночке и парами, некоторые прикладывались к бутылочке, но остальные просто выглядели печальными, усталыми и измученными.
Для ланча приготовили мексиканскую еду. В воздухе витали ароматы лука, перца, кориандра, лайма и теплых кукурузных лепешек. Джейн встала в конец очереди, но подноса не взяла. Дойдя до первой раздатчицы – судя по бейджу, ее звали Шарлин, – она сказала:
– К вам приходит мужчина. Я хотела бы знать, бывал ли он здесь в последнее время. – В руке она держала старую газетную фотографию, которую распечатала в пятницу утром в библиотеке Вудленд-Хиллз. – Его зовут Дугал Трэхерн. Теперь он выглядит иначе.
– Господи боже, да он теперь точно изменился, – заявила Шарлин. – Этот человек в свое время бросился с высоты на самое дно, сразу видать. – Она показала следующей раздатчице на фото в руках Джейн. – Роза, посмотри-ка.
Роза тряхнула головой, видимо огорчившись и удивившись одновременно.
– Если бы этот парень с фотографии снимался в телерекламе, он бы любой девушке продал что угодно – от духов до рыбных палочек. Сколько автобусов должны переехать человека, чтобы он так изменился?
– У вас есть дело к Дугалу? – спросила Шарлин.
– Да, и если вы скажете, как его найти, я буду вам благодарна.
– Он ждет вас?
– Мы встречались всего один раз. Нет, сейчас он меня не ждет.
– Хорошо. Если бы он вас ждал, то выскочил бы из-за задней двери при вашем появлении. – Шарлин положила поварешку. – Идемте со мной, дорогая. Я провожу вас к нему.
– Он здесь?
– Раз мы здесь, лучше бы и ему быть здесь.
Джейн последовала за Шарлин на кухню, где кипела работа, а оттуда в помещение, служившее, судя по всему, кабинетом шеф-повара, – с письменным столом, компьютером и книгами на полках. Два окна по какой-то причине были закрашены черным, отчего комната приобретала вид подземелья.
За столом сидел бородатый тип из библиотеки. Шевелюра выглядела еще более буйной, чем ей запомнилось, темную щетинистую бороду пронзала белая зигзагообразная прядь – ни дать ни взять молния в волосах невесты Франкенштейна
[31]. Когда Джейн и Шарлин вошли в комнату, Трэхерн оторвался от работы и угрожающе посмотрел на них: лицо его напоминало грозовой фронт за секунду до первого удара грома.
