По бульвару Уилшир мчались машины, к горлу вдруг подступила тошнота. Он чувствовал себя дезориентированным, словно, выходя из отеля, ожидал увидеть другой город, находящийся в тысяче миль от Беверли-Хиллз. Чтобы не потерять равновесия, он оперся рукой о ближайший фонарный столб.
Нечто похожее он испытал в Техасе, стоя на крыльце дома Хоков и глядя на бескрайнюю, заросшую травой равнину под таким громадным небом, что казалось, мир вот-вот перевернется и он упадет с земли на небеса. В Техасе для этого имелись все основания – незнакомый вид, бескрайние просторы, порождающие в человеке ощущение собственной ничтожности. Но сейчас он находился в своей среде обитания: город, шум машин… Никакого внешнего воздействия, которое могло бы вызвать такое расстройство.
Тошнота и дезориентация быстро прошли. Он перестал держаться за столб.
Вероятно, не стоило так уж доверять Глэдис Чан. В конце концов, он в первый раз видел эту риелторшу. Да, она его очаровала, но не было никаких оснований полагать, что она разбирается в людях с первого взгляда.
Да и Ансела Хока он едва знал – тот был чужаком посреди своей равнины, мира, так непохожего на Вашингтон, Александрию, Куантико. К тому же Ансел знал только то, о чем ему сказала Джейн, и ничем не мог подтвердить ее слова. Она обманула директрису отеля в Санта-Монике, представившись агентом, ведущим расследование. Наверняка она обманула и Брэнуика с его командой, потому что ложь и выдумки были непременной частью их жизни. И если она солгала одному, то, значит, могла лгать всем, в том числе своему свекру и Силверману, с такой же легкостью, как управляющей отелем.
Он снова испытал негодование и острое разочарование в Джейн, но теперь эти чувства стали еще более резкими и едкими, портя настроение, окрашивая воспоминания о Джейн в мрачные тона.
Джон Хэрроу, сидевший за рулем служебного седана, притормозил у тротуара. Силверман сел на пассажирское сиденье и захлопнул дверь.
– Рамос и Хабберт будут ждать нас у дома. С ордером.
Силверман знал и Рамоса, и Хабберта.
– Хорошо. Если она, угрожая пистолетом, заставила Брэнуика назвать ей имя Овертона, надо готовиться к худшему.
Хэрроу, казалось, удивился:
– Вы пришли к выводу, что это она действовала в доме Брэнуика?
– Надеюсь, что я ошибаюсь, – ответил Силверман. – Но вряд ли.
7
Силверман не раз бывал в этом районе, но сегодня тот выглядел как-то иначе. Большие дома, обширные газоны. Громадные деревья, нависающие над улицей. В некоторых дворах только что зацвели жакаранды, каскады голубых бутонов на ветвях напоминали застывшие фейерверки. В солнечный день эффект, вероятно, был бы поразительным.
Под хмурым небом прекрасная улица становилась похожей на кладбище, словно все вокруг – включая культуру, породившую это, – увядало и на смену ему, возможно, готовилось прийти нечто новое и тревожное. В один прекрасный день засияет солнце, но улица останется серой и мрачной.
Они остановились у дома Овертона. Через несколько минут появились Рамос и Хабберт с ордером, в котором указывалось, что обыск необходим для недопущения гибели ни в чем не повинных людей в условиях неминуемой угрозы.
Никто не предполагал, что человек вроде Овертона может представлять серьезную физическую опасность для агентов, действующих согласно ордеру на обыск, – какие бы грязные и незаконные дела он ни вел с Робертом Брэнуиком. В этом доме жил адвокат-победитель, чьим оружием являлась система, которую он использовал против системы; насилие он не использовал. Поэтому в спецназе не было необходимости.
Хэрроу несколько раз нажал на кнопку звонка. Никто не ответил. Рамос и Хабберт обошли дом по периметру в поисках признаков чьего-нибудь присутствия, но ничего не обнаружили.
С помощью специального устройства они отперли замок на входной двери. Хэрроу открыл ее, но тревожная сигнализация не сработала. Это заставляло полагать, что в доме кто-то есть.
Хэрроу громко сказал, что они – агенты ФБР, которые пришли для проведения экстренного обыска. Никто не ответил.
Во всех помещениях горел свет. День стоял пасмурный, без электричества было не обойтись, но такая иллюминация подходила только для ночного времени.
Тишина казалась скорее сутью этого места, чем сопутствующим обстоятельством, – настолько уверенно она подавляла звуки, производимые агентами, которые, не прикасаясь ни к чему, осматривали первый этаж. Рамос остался внизу, трое остальных поднялись наверх.
Тишина еще больше сгустилась к тому времени, когда Силверман последовал за Хэрроу и Хаббертом на второй этаж. Опыт и интуиция (и, возможно, бессознательное восприятие слабого запаха гниения) подсказали ему, что здесь, вероятно, установилось молчание смерти, распространившееся по всему роскошному дому, и его источник – рот с отвисшей челюстью, рот того, кто кричал, но больше не может кричать.
Они вошли в хозяйскую спальню, где дурной запах уже не был слабым. Разрезанная одежда, связанные кабельные стяжки, капли и подтеки крови на плитках в спальне возле ванной не предвещали ничего хорошего для Уильяма Овертона.
В гардеробной, где было тепло из-за давно горящего верхнего света, дурной запах переходил в смрад. На ковер стоимостью не менее двухсот долларов за квадратный ярд стекали различные жидкости, сочась из лежавшего на полу тела – вероятно, оно принадлежало Овертону, но личность должен был установить судмедэксперт. Судя по степени разложения – обесцвечение и позеленение нижней части живота, менее выраженное обесцвечение головы, шеи и плеч, распухание лица, мраморный окрас, – человек, на котором из одежды были только трусы, скончался более тридцати шести часов назад.
Если Роберта Брэнуика, судя по состоянию тела, убили вечером в четверг, то Овертона – примерно через сутки после этого.
Они вышли в коридор второго этажа. Хэрроу позвонил в полицию Беверли-Хиллз и сообщил об убийстве.
– Камеры наблюдения в коридоре, – сказал Силверман.
– Да, нужно найти записывающее устройство.
– И тогда мы будем знать, что это ее рук дело, – проговорил Силверман и тут же поймал себя на том, что не сказал: «И тогда мы будем знать, ее ли это рук дело».
Его уверенность могла проистекать от интуиции, хотя ему казалось, что тут есть нечто большее – догмат новой религии, которую божественное откровение выдало ему в готовом виде. Когда-то он думал о Джейн с восхищением и любовью. Но теперь она представала перед ним в темном свете, с коварным выражением на лице, которого он не замечал прежде. Раздался голос – внутренний голос, но не его собственный – и дал ей имя: «Мать лжи».
8
Компания «Вэлли эйр» работала с компаниями и состоятельными людьми – продавала, сдавала в аренду и ремонтировала вертолеты, предоставляла стоянку для них. Кроме того, ее винтокрылыми машинами пользовались несколько больниц в округах Напа и Сонома, а еще фирма производила авиационно-химические работы.
