Сергей оказался крепче, чем Тоомас. В то время как Тоомас начал канючить, что ему не хватает Руди по выходным, Сергей орал, травил, а однажды даже ударил его по лицу противнем, который не вычистили по его суровым микробиологическим стандартам.
А потом, по прошествии почти двух лет, Руди начал готовить.
Руди уже не помнил, что к этому привело, но помнил, что удивились этому и он, и Сергей. Сергей, может, даже больше. И вот тогда, конечно, начался настоящий кошмар.
* * *
Около пятнадцати лет назад министерство выделило Палмсе финансирование на новый конференц-центр. Они даже объявили международный конкурс, чтобы придумать дизайн для нового здания, который привлек участников из таких далей, как Нью-Джерси. Непонятно, что победило в итоге – взятки, непотизм, патриотизм или действительно качественный проект, – но контракт получила архитектурная фирма из Таллина. Руди так и не понял почему, но он был шеф-поваром, а не архитектором. Его отец, который был именно архитектором, по крайней мере по образованию, хвалил конференц-центр за «инновационный подход к балтийским традициям», но Руди он казался просто большим ящиком из стекла и дерева, украшенным завитушными барочными финтифлюшками, скопированными со зданий от Санкт-Петербурга до Вильнюса. С другой стороны, отец однажды назвал его говядину веллингтон – блюдо, которым он тогда очень гордился, – «преступлением против хорошей говядины», так что, как говорится, каждому свое.
Этим вечером большая пряничная коробка центра была подсвечена галогеновыми прожекторами, установленными на лужайках. Она напоминала один из последних горячечных снов кронпринца Рудольфа или то, до чего бы дошла Руритания, если бы дожила до двадцать первого века. Парковка была забита машинами. Большей частью – «хаммеры», предпочитаемые для преодоления дорог Лахемаа, но можно было увидеть и стильные BMW, и «мерседесы», и побитые старенькие «лэнд-роверы», и автомобили на топливных элементах, и пять польских микроавтобусов «фиат». Руди взглянул на микроавтобусы, проходя мимо. Все одинаковые. Он обошел один и поразился, какой он чистый. На номерном знаке был штрих-код для автоматических компьютеров платных дорог, но имелась и последовательность символов, обозначавшая, что он зарегистрирован в Таллине. Как и второй микроавтобус. И третий. Руди посмотрел на них. Посмотрел на конференц-центр. Сорвался на бег.
Центр был построен вокруг лектория, который выглядел как открытый карьер: сцена, окруженная пятьюдесятью концентрическими рядами стульев, круто поднимающимися к потолку. У внешнего края каждого кольца располагались кабинеты, небольшие переговорные, столовые и серверные. Всюду пахло лакированным деревом, новыми коврами, кондиционером и жарким светом.
Лобби – несколько гектаров износостойкого ковра, скрытого освещения, мебели в современном стиле и кофейных уголков, отделенных от ночи стенными панелями из матового стекла, – оказалось пустым. Руди слышал волны криков, поднимавшиеся и опадавшие в аудитории. Он подергал двери, но они были заперты. Попробовал вызвать лифт, но он был выключен. Поскакал по лестнице, перепрыгивая через две ступеньки, и наконец на полпути выбрался в амфитеатр на свободный ряд мест.
Шум, который встретил его, когда он ворвался в дверь, чем-то напомнил гул футбольных фанатов, которые потратили огромные суммы денег, чтобы посмотреть, как играет их команда в финале Кубка европейских чемпионов. Им не достались билеты на сам матч, но они все равно приехали в город-хозяин, чтобы поддержать свою команду и ради «атмосферы». Город-хозяин отвел для болельщиков-гостей пару публичных мест с большими экранами, где можно смотреть матч. Фанаты в добродушном настроении пили весь день. Матч начинается. И тут экран ломается. Вот такой стоял шум.
Там, откуда он доносился, – между стульями и рядом дверей в кабинеты, – Руди видел аудиторию и крошечную фигурку отца на сцене. В аудитории эксперты создали прекрасную акустику, и благодаря ей и микрофону Руди слышал, как его отец сказал «…бьющееся сердце Эстонии…», прежде чем его голос накрыла мощная волна криков, сорвавшаяся с забитых рядов вокруг и над ним. Руди видел, как несколькими рядами ниже завязываются драки, слышал, как отец призывает: «Нет, не дарите им такого удовольствия…» – прежде чем его голос снова затерялся в шуме.
Руди повернулся обратно к лестнице, чтобы найти проход на нижний этаж, и в этот момент дверь за его спиной открылась, кто-то схватил его за плечи и втащил внутрь.
Он оказался в кабинете, где находилось трое людей. Все были одеты в одинаковые черные боевые костюмы, бронежилеты, ботинки и шлемы. У всех были пистолеты-пулеметы на лямках на груди, автоматические пистолеты на бедрах, боевые ножи в ножнах и прочая разнообразная экипировка в петлях и на ремнях. Они закрыли дверь и встали между ней и Руди.
– Вы что, прикалываетесь, – сказал он.
Средняя фигура подняла щиток, открыв волевое лицо средних лет.
– Майор Эш, сэр, – сказал он по-английски. – SAS. От имени правительства Ее Величества я уполномочен предложить вам политическое убежище.
– Прошу прощения? – спросил Руди.
– Также я уполномочен усыпить вас и эвакуировать в том случае, если вы откажетесь от предложения, – продолжал Эш. – Лично я не рекомендую вам этот вариант. После седативов остается ужасная головная боль и некоторые другие побочные эффекты. Поступите умнее и идите с нами добровольно.
– Мне не нужно политическое убежище, – сказал Руди. Шум из аудитории становился все ужаснее. Руди двинулся к двери. – Пожалуйста, поблагодарите от меня Ее Величество, но я нужен здесь.
И он почувствовал, как что-то ужалило его в щеку, а следующее, что он осознал, – что очнулся в Финляндии, причем, как ему и обещали, с самым жутким похмельем в истории человечества.
Кингс-Бенч-уок
1
В первый день он решил не идти на сотрудничество.
Это оказалось проще простого. Злой, усталый и страдающий от побочных эффектов седатива, он только и смог выползти из кровати, дотащиться до туалета, позволить телу вытворять какие-то неописуемые ужасы, а потом дотащиться обратно в постель. Никто и не пытался его допрашивать. С головокружением, тошнотой и буквально оглушающей мигренью он наблюдал, как к нему подходят англичане, с беспокойством интересуются, как он себя чувствует, промокают его влажными полотенцами и удаляются. Время от времени появлялся пожилой господин, говоривший на шведском языке голосом, раскаты которого доносились как будто из соседнего измерения, и светил ему фонариком в глаза, отчего Руди испытывал боль за пределами человеческого воображения, а также делал уколы, после чего мир скрывался за завывающим черно-белым калейдоскопом мешанины, а сам Руди впадал в периоды отсутствия, в которых позже распознал сон.
В плане решимости не сотрудничать первый день стал выдающимся успехом. И длился он, насколько понимал Руди, чуточку меньше миллиона лет.
* * *
Утром второго дня он открыл глаза и обнаружил, что лежит в самой удобной кровати в своей жизни. Из такой кровати человека нужно физически поднимать и уносить, чтобы он просто смог начать день. Но она бледнела в сравнении с подушками, на которых покоилась его голова, набитыми ровно до той идеальной плотности, которой можно было добиться только в результате столетий исследований. Он был накрыт хрустящими и чистыми хлопковыми простынями и старомодным стеганым одеялом. Ему было тепло, уютно и идеально удобно. Что бы с ним ни случилось, он явно попал в руки людей, которые серьезно относились ко сну, а таких людей ненавидеть очень сложно.
