Ни один из них не мог бы сказать, кто такой Гаврило Принцип, без помощи «Гугла», а если бы не программы распознавания голоса, то многим не помог бы и он, настолько они были безграмотны. Как и Двадцатка – он требовал, чтобы его звали Двадцаткой, но только через несколько месяцев они узнали, откуда произошло прозвище, – большинство Внуков были либо выпускниками, либо беглецами из известной своей жестокостью системы сиротских приютов Берлина. Даже те, у кого были дома и семьи, не назвали бы их традиционными или любящими. Они сошлись на почве общей любви к футболу и общей ненависти к клубам противников и их болельщикам. Они с отточенным отчаянием дрались с фанатами других берлинских клубов, других немецких клубов, других европейских клубов. Лучше всего было драться с итальянскими ультрас. Ультрас буквально отказывались останавливаться, все перли и перли, когда любая рациональная оппозиция уже давно бы сдалась. Драться с ультрас было честью.
Теперь Альдо сидел в Плетцензее, уже восемь лет – из пожизненного срока за поджог сомалийского общественного центра в Далеме, когда погибло четырнадцать человек. Государство требовало смертного приговора, но удовлетворилось тем, что периодически отменяло сегрегированный статус Альдо в тюрьме и наблюдало, как быстро его убьют заключенные-мусульмане. Пока что пятнадцать минут – максимальное время, которое он провел среди зэков до их нападения. Капитан навещал его, когда получалось. Альдо знал, что тюремщики вмешаются во время любых волнений, но все равно восемь прошедших лет уже давали о себе знать. Его волосы совершенно поседели.
Альдо было почти сорок – самый старший из Внуков, почти Мафусаил. Истинный визионер. Пока Хавьер пробивался через иерархию наверх, Альдо доказывал свою визионерскую репутацию, встречаясь с лидерами других групп болельщиков, пожимая руки, заключая альянсы. Внуки начали объединяться с некоторыми другими бандами, потом поглощать их, потом подминать. Когда Альдо арестовали, Внуки Гаврило Принципа обзавелись армией почти в две тысячи человек и правили собственной страной.
* * *
Не считая сегодняшнего произвола – на который он уже планировал апокалиптический ответ, – утро, как правило, было довольно тихой порой. Пристрастие Внуков к промышленным объемам пива и шнапса, а также нередко к веществам, еще не одобренным для употребления людьми, означало, что утро здесь было по большей части временем интроспекции, а не насилия. Капитан правил своей половиной Муниципалитета железной рукой – стремившейся к справедливости, но все же в конце концов железной. Он разделил своих последователей на дозоры, и горе любому, кто предавался роскоши любого стимулятора сильнее кофе менее чем за двенадцать часов до следующего своего дозора.
Так что, когда этим утром начался ракетный обстрел, все его люди были начеку, в здравом уме и твердой памяти и выполняли свои обязанности на максимуме возможностей, как и должно быть, и продолжали выполнять их и сейчас, спокойно и методично. Конечно, как только их Дозор закончится, они сделают все возможное, чтобы нажраться в стельку…
Капитан Тодт считал себя настоящим полководцем. Альдо научил его дисциплине и пониманию ее ценности, и теперь эти уроки окупались. Когда война с Ревизионистами завершится и Муниципалитет снова объединится, возможно, тогда они расслабятся. Но не сейчас.
Еще Альдо научил его доверять чутью, но совет Альдо не помогал, когда он ходил по коридорам своего королевства с необычным чувством, что за ним следят. Сопровождавшая его группка советников и лейтенантов как будто ничего не замечала.
План Альдо объединить, поглотить или попросту уничтожить все остальные футбольные банды Берлина достиг своего апофеоза, когда он решил, что его новой армии нужна своя страна, и тогда остановил свой выбор на Муниципалитете – старом районе типовой застройки в нескольких минутах езды на машине от новеньких лощеных кварталов Восточного Крейцберга.
Муниципалитет – это четыре огромных жилых здания, расставленных по углам квадрата размером с футбольный стадион. В прошлом тут были парк, игровая площадка, места, где дети катались на своих велосипедах BMX и скейтбордах, но бывшие жильцы переехали в новые комплексы вокруг города, и теперь тут было почти пусто. Нескольких анархистов и «зеленых», что еще проживали в этих краях, как ветром сдуло, когда Альдо привел свой народ к земле обетованной. Но, как и Моисею, Альдо не было суждено самому жить на земле обетованной. Буквально через день после того, как Внуки захватили корпуса и укрепили их против властей, которым хватало дел поважнее, чтобы переживать из-за того, что из пары старых жилых зданий вытеснили группу подростков, Альдо скрутили на улице, и адвокат сообщил ему, что ему грозит пожизненное.
Заняв его место, Капитан вместе с Двадцаткой настроился превратить Муниципалитет в политию, о которой мечтал Альдо. И семь лет все шло замечательно. Под Капитаном Внуки перешли от рэкета к наркотикам, проституции и нелегальному оружию. Они старались ладить с городскими властями, чтобы свести визиты полиции к минимуму, они хорошо зарабатывали, их ряды пополнялись.
А потом прибыл Плавун, и началась гражданская война.
* * *
Хотя на деле война длилась всего неделю, но кровопролитие было страшным. Последователи Хавьера потеряли больше половины людей, Капитан – примерно столько же. После этого все свелось к вооруженному противостоянию, перемежаемому вспышками насилия. После нескольких напряженных моментов вначале власти решили держаться от ситуации подальше и возобновить переговоры с теми, кто выживет. Позволить Внукам проредить собственные ряды, рассуждали они, – только разумная экономия средств и сил.
После многочисленных схваток Капитан наконец завладел Корпусами 1 и 2, Хавьер занял 3 и 4, и теперь две группы взирали друг на друга через безрадостный пустырь со ржавеющими тренажерами, каруселями, бетонными велосипедными рампами и скейтбордными ямами – время от времени перекрикивались, время от времени делали вылазки на чужую территорию.
Для Капитана война была не иначе как катастрофой. Ему нужно было управлять крупной и многосоставной криминальной сетью, а весь последний год у него не хватало на это сил. Банды из других городов, почуяв новые возможности, начали переезжать в Берлин, пока отвлеклись Внуки. Уже половина рэкета Капитана перешла к чеченским пришлецам из Гамбурга, а наркобизнес почти целиком отвоевали разношерстные мафиозные организации со всей Великой Германии.
Он сидел за столом в кабинете, хватался за трубки телефонов, наблюдал, как империя, которую основал Альдо и в которую он вложил столько сил, рассеивается, как туман, и ничего не мог поделать. Власть Внуков в берлинском преступном мире покоилась на насилии и численности, и пока они увязли в этой борьбе, он мало что мог сделать, чтобы остановить развал. Стоит ему выслать на дело значительное количество людей, как Двадцатка с его помощниками наводнит капитанскую половину Муниципалитета – и конец сказки.
Закончив обход, он спустился в рефекторий и сидел там в одиночестве с чашкой кофе, таращась в пустоту. Годы назад, когда Муниципалитет только строился, архитекторы хотели, чтобы каждый корпус был самодостаточным микрокосмом общества – почти аркологией – с магазинами, детскими садами и кафе. Эксперимент, по большей части, тихо провалился. Кафе разорились, у детских садов кончилось финансирование, магазины закрылись. Жильцов разнесло по новым ленточным застройкам в сельской местности, корпусы начали приходить в запустение и упадок.
