– Ладно, мы выходим, – он посмотрел на Капитана. – Твой маленький маугли решил сделать ход среди бела дня.
Вопреки себе Капитан улыбнулся.
– Гондон, – пробормотал он.
Курьер встал и начал застегивать стелс-костюм.
– А как же ты? – спросил он Плавуна.
И снова – этот отвратительный звук смеха.
– У меня нет будущего. Стоит мне появиться в любой больнице Европы, как они об этом узнают, и со мной произойдет «несчастный случай». Люди Флориана сделали что смогли, но я на краю полиорганной недостаточности. Больше они мне не помогут. Иди.
Курьер оглядел зал и сказал:
– Иисусе и Мария, Фабио.
– Иди, – произнес синтезированный голос. – Просто иди.
Курьер, похоже, принял решение. Он схватил Капитана и поволок к двери.
– Ты! Мне нужен ключ, о котором он говорил, и я хочу знать, что это за доказательства.
– В моем кабинете.
– Ясно. Заберем их и смоемся отсюда.
* * *
Они ненадолго задержались в кабинете Капитана, где он открыл сейф, достал конверт и вручил Курьеру. Курьер спрятал его в карман своего костюма, и они снова вышли, побежали по коридорам, переполненным людьми в панике – их атаковали Ревизионисты. Капитан выкрикивал приказы, пытаясь на ходу успокоить людей, но без толку.
– У него танк! – воскликнул кто-то, когда они проходили мимо.
Вместо того чтобы спуститься, они поднимались. Бесконечные лестничные пролеты, все более и более тихие этажи здания. В какой-то момент раздался оглушительный грохот, и все здание словно стряхнуло пыль, а Капитан оказался на четвереньках; Курьер с трудом поднял его на ноги и побежал по вонючим пыльным коридорам.
А потом они оказались на последнем пролете, и Курьер распахнул дверь на вечернее солнце, и они вышли на просторную плоскую крышу корпуса.
– Сет! – перекричал Курьер стрельбу мелкокалиберного оружия на Плацу, и воздух рядом с кучей коробок и металлических бутылок замерцал и стал еще одной фигурой в стелс-костюме.
Они подбежали к незнакомцу, и, когда тот снял капюшон, он оказался чернокожим молодым человеком, который явно сильно нервничал.
– Эти люди ненормальные, – сказал он.
– Футбольные фанаты, – ответил Курьер. – Не знаю, чего им просто не живется, как всем, – он схватил Капитана и вытолкнул перед собой. – Забирай отсюда этого говнюка.
Второй Курьер принялся цеплять на Капитана нейлоновые стропы. Затем пристегнул к ним подвеску парашюта.
– А что будешь делать ты? – спросил он.
– Встретимся, как договорились, – сказал первый Курьер. – Сперва мне нужно кое-что забрать.
– Ясно, – второй Курьер открыл один из ящиков на крыше и прикрепил несколько веревок к своему стелс-костюму. Затем подошел к Капитану и связал их подвески так, что они встали лицом к лицу всего в нескольких дюймах. Курьер ухмыльнулся.
– Как я понял, ты поганый ультраправый расист.
Корпус снова сотрясся, и со стороны Плаца поднялась стена дыма.
– У вас будет достаточно времени познакомиться поближе, – сказал первый Курьер. – Но нам пора убираться.
– Оки-доки, – сказал второй Курьер и потянул за трос, воздушные шары начали надуваться – и через несколько секунд три ящика взорвались. Он заглянул в глаза Капитану и весело улыбнулся.
– Беги, сволочь, – сказал он тихо. И вместе, неуклюже, пока их дергали вверх шары, они побежали боком к дальнему концу крыши, в то время как первый Курьер все еще крепил на себя стропы.
В самый последний момент порыв ветра поймал шары, и они взмыли в небо, и в течение нескольких секунд, прежде чем их общий вес пересилил и потянул шары вниз по медленной дуге, второй конец которой окажется в безопасном месте на другом берегу Ландвер-канала, Капитан видел Плац. Там сражались сотни человек. Еще сотни лежали на земле, уже неподвижные. И да, у Хавьера был танк. Умный мальчишка.
* * *
Та же самая камера хранения.
Руди остановился и посмотрел на номер, напечатанный на ключе, который дал ему племянник Фабио. Тридцать восемь. Он попытался вспомнить номер камеры, которую открыл, когда был на станции «Зоопарк» в последний раз, и обнаружил, что не может. Но камера точно была та же. Он знал. Совпадений больше не было: фактически он оказался в руках злонравного бога.
Скользкий ты ублюдок, Фабио…
Он привлекал к себе внимание, стоя на месте как идиот. Так что он сунул карточку в щель и открыл дверцу.
Он почти ожидал увидеть голову Лео, мумифицированную и съежившуюся, хотя все еще с удивленным выражением лица, но в ячейке был только информационный сейф Фабио – дипломат из телячьей кожи, который сожжет содержимое при первой же попытке постороннего вмешательства. Он схватил его за ручку, вытащил из камеры, захлопнул дверь и похромал по конкорсу.
С каждым шагом он ждал выстрела, или удара ножом, или ограбления, или ареста. Ничего не произошло.
Он покинул станцию, спустился по ступенькам в U-Bahn, доехал до Хауптбанхоф и там сел на поезд до Ганновера.
Двадцать часов спустя он сидел в отеле на берегу Канала, в нескольких милях от Дьепа. Он был на тысячу лет старше. Смотрел на себя в засиженное мухами зеркало в номере и думал, что это чудо, что он не поседел.
Человек из Сибири
1
В этом году, когда кончился сезон, Лев решил покончить с собой.
Он стоял на причале и смотрел, как паром увозит последних туристов обратно в их плавучую страну, сунул руку в карман, нащупал несколько драхм, евро и долларов и понял, что не переживет зиму. Ноги вдруг стали ватными. Он присел на тумбу и смотрел на бухту, и некоторые молодые рыбаки смеялись над ним. Но те, что были постарше и знали, как быстро и окончательно может развалиться жизнь человека, хранили мрачное и уважительное молчание.
Величественный белый корабль в бухте назывался просто «Государство». Это была страна для туристов, страна туристов, отправившаяся в годовой тур по Средиземному и Эгейскому морю, прежде чем встать на зимовку в сухом доке в Киле. Это была страна людей почтенного возраста и почтенного достатка со всего мира.
В этом году огромное судно принесло ему Мирну, отправившуюся в круиз, чтобы утешиться после смерти пятого мужа. «Я так ездила и когда умер Дэнни, – рассказывала она ему. – И Джордж. И Чарли». И улыбнулась, и Лев почувствовал, как внутри все сжимается. Когда она улыбалась, то напоминала ему сову. Не мудрую сову из сказки, но хищную убийцу мышей.
Мирна. Накачанная и натренированная до степени мутации, без единой унции жира на всем теле – словно женщина, целиком сделанная из веток и клочков шерсти, оставшихся от овец на колючей проволоке заборов. Невозможно понять, сколько ей лет, но много. Она опаивала его, угощала, позволяла ее ублажать, но потом отказалась оделить какими-нибудь подарками. Подарками, которые, например, можно было бы продать, чтобы оплатить жилье.
