Вместо ответа ее ударили. Сначала тот, что шагал впереди, а когда она обернулась, оказался за спиной, врезал девушке локтем между лопаток. Следом второй влепил ей звонкую оплеуху. У Гончей все поплыло перед глазами. Она не упала только потому, что стоящий сзади громила крепко схватил ее за локти. А когда зрение восстановилось, запястья уже были скованы наручниками.
– Попалась, шпионка, – прошипел «сталкер», ударивший ее по лицу.
Теперь Гончая понимала, что не так уж он и походил на сталкера: не те глаза, не те движения; в метро настоящие сталкеры чувствуют себя в безопасности, они не ожидают нападения, поэтому расслаблены, а эти двое были всегда напряжены. Она доверилась слухам, утверждающим, что на Красной линии все по-другому и что даже сталкеры красных не похожи на своих коллег с других станций. Но как было не ошибиться, если эти двое называли себя сталкерами, а все жители Комсомольской, с которыми она успела пообщаться, в один голос подтверждали их слова?
Гончая слизнула кровь с разбитой губы.
– Вы чего? Я не шпионка.
– А это ты на Дзержинской расскажешь, – усмехнулся детина ей в лицо и отвесил пленнице новую пощечину.
Когда Гончую вывели из подсобки, кровь из разбитых губ заливала ей подбородок, а голова кружилась от побоев. Девушка с трудом переставляла ноги, и конвоирам приходилось поддерживать ее под руки.
Они отвели ее к стоящей на путях моторизованной дрезине, надели на голову пыльный мешок и куда-то повезли. Из всей поездки Гончая запомнила только резкие рывки и такие же резкие остановки, запах пыльной рогожи и соленый вкус крови во рту.
После очередной остановки с нее сорвали мешок и стащили с дрезины на платформу. Там было довольно много людей. Гончая заметила это, несмотря на то, что ее тошнило и постоянно кружилась голова, но встречные лишь с любопытством поглядывали на незнакомку или равнодушно отводили глаза, словно им каждый день приходилось видеть закованных в наручники избитых женщин.
Конвоиры спустили ее по лестнице в какой-то подвал и повели вглубь узкого, плохо освещенного коридора. За первым коридором последовал другой, потом другая лестница и новый коридор. Гончая все шла и шла, пока ее не завели в комнату наподобие той, где на нее надели наручники. Но, в отличие от подсобки на Комсомольской, в этом помещении было полно разных приспособлений и специальных устройств, от вида которых у девушки сжался мочевой пузырь, а в голове промелькнула мысль о том, что, возможно, она скоро пожалеет, что ее не пристрелили на месте при задержании.
И она действительно пожалела. Даже раньше, чем думала…
* * *
– Кто тебя послал?
После того, что Палач с ней сделал, Гончая уже не могла держать голову в вертикальном положении, и ему приходилось поднимать ее за волосы. Но эта процедура мучителя совершенно не напрягала – ему даже нравилось!
Палач знал свое дело. Сначала он подвесил пленницу на цепи, как на дыбе, вывернув за спину руки, и теперь каждое невольное движение, каждая судорога причиняла молодой женщине невыносимую боль. Потом он разрезал на лоскуты и сорвал с нее всю одежду. Однако вид обнаженного женского тела пробудил в нем не естественное мужское желание, а инстинкты жаждущего крови голодного зверя. И Гончая в полной мере ощутила это на себе.
– Кто тебя послал? На кого ты работаешь?
Одни и те же вопросы. Она теряла сознание, а палач, обливая жертву водой из шланга, возвращал ее в наполненную болью и криками реальность и снова произносил эти слова. Он избивал ее самодельной металлической плетью, изготовленной из обрезка толстого многожильного кабеля, водил по телу девушки этим жутким инструментом, напоминающим миниатюрный серп, и повторял:
– Кто тебя послал?
Сейчас Палач демонстрировал висящей на дыбе пленнице не «серп» и не плеть – что-то маленькое. Отвертку? Иглу? Шило? Да, это было шило с черным, закопченным на огне острием. Гончая хорошо его рассмотрела, когда мучитель поднес жуткий инструмент к ее левому глазу. Она инстинктивно зажмурилась, хотя прекрасно понимала, что сомкнутые веки не представляют для стального жала никакой преграды.
– Знаешь, что происходит, когда в глаз входит раскаленная сталь? – как ни в чем не бывало спросил у нее Палач. В его голосе отчетливо слышалось нетерпение. Гончая давно поняла, что этому извергу нравится калечить и избивать людей, и, судя по голосу, сейчас он испытывал не просто удовольствие, а настоящее наслаждение. – Глаз нагревается, закипает и лопается. Сейчас покажу.
Палач отпустил ее голову и отошел к верстаку, на котором у него были разложены орудия пыток (аккуратно разложены – каждый инструмент на своем месте), и начал нагревать шило в пламени горящей масляной лампы.
Гончая смотрела на него, скосив глаза. В голову ей пришла глупая мысль: это последнее, что она видит в своей жизни.
– Не пойму. Как считаешь, достаточно или нет? – обратился к ней мучитель.
Он сделал шаг в сторону и исчез из поля зрения жертвы. Тут же загрохотала отпущенная цепь, и пленница рухнула вниз, на забрызганные кровью плиты. Не успела Гончая опомниться, как истязатель схватил ее вывернутые за спину руки, и в следующее мгновение раскаленное шило впилось ей под ноготь безымянного пальца.
Жгучая боль молнией пронзила все тело, из горла вырвался душераздирающий вопль, а глаза вылезли из орбит, но пытка не закончилась – это было только начало. Палач повернул шило из стороны в сторону, расширяя рану, потом выдернул его и вонзил под ноготь мизинца. Захлебнувшись собственным криком, Гончая забилась в судорогах.
– Значит, достаточно, – заметил мучитель, глядя на корчащуюся от боли жертву. Он одобрительно похлопал пленницу по исполосованной спине, вернулся к столу и вновь поднес шило к огню.
Но этого Гончая уже не увидела. Сознание вновь уплыло в спасительную темноту, покинув ее израненное тело.
* * *
Она пришла в себя, лежа на боку. Вокруг было темно, сырой кафельный пол неприятно холодил ее голое тело. Девушка попыталась повернуться, но сделать это оказалось непросто, так как руки находились за спиной, а запястья были стянуты кожаными ремнями.
Гончая пошевелила руками и, услышав звон цепи, поняла, что все еще находится в камере пыток. «Видимо, Палач решил сделать перерыв, чтобы продолжить истязание позже – на следующий день, через час или через несколько минут, – подумала она. – Как бы там ни было, я еще жива, и это нужно использовать. Для начала освободиться. Это легче сделать, держа руки перед собой, тогда можно помогать зубами».
Гончая попыталась вывести связанные руки из-за спины. Она когда-то специально вырабатывала гибкость суставов и прежде не раз проделывала этот трюк. Поначалу все шло хорошо, но потом цепь, пристегнутая к ремням на запястьях, коснулась ее обнаженной спины. Палач не оставил там живого места, и прикосновение холодного металла узница ощутила так, будто упала в пылающий костер. Истошный крик рванулся наружу, но она успела сдержать его, прикусив язык. Рот наполнился кровью, зато оттуда не вырвалось ни звука.
