О японском методе массирования огня нет упоминания ни в журналах МТК, ни в вопросах, с которыми в 1906 г. обращался к офицерам ГМШ, ни в тех 79 вопросах, которые задавались следственной комиссией по делу о Цусимском бое, ни в сборниках "Работы офицеров морского генерального штаба". Только бывший в Цусиме на крейсере "Аврора" лейтенант А.Н. Лосев (1875-1956, Гельсингфорс) смог внятно описать ту гигантскую, все уничтожающую струю японских снарядов. Близким к пониманию японского метода был участвовавший в Цусимском сражении на крейсере "Жемчуг" лейтенант Н.И. Игнатьев. В своих лекциях по возвращении в Россию он говорил: "Я предложил бы такой способ: всем орудиям – общая установка прицелов. Если дальность идет 50, то дать расстояние 45 (кб.). Лечь на курс сближения и открыть безумно беглый огонь и сближаться, не меняя прицела, пока все выстрелы дадут перелет, тогда повернуть, лечь на кормовой угол и пересечь противника пучком снарядов в обратную сторону" (РГА ВМФ, ф. 763, on. 1, д. 30, л. 47).
Капитан 2 ранга С.К. Кульстрем, не участвовавший в войне, отвечая на вопросы ГМШ, написал: "Дело не в том единственно, чтобы верно определять расстояние, а в способах пристрелки и дальнейшего управления огнем в бою, что у нас находится еще в зачаточном состоянии" (РГА ВМФ, ф. 417, on. 1, д. 3611, л. 315). Он и описал секрет японского метода, о котором автор впервые упомянул в своей работе "Эскадренные броненосцы типа "Бородино" и который у всех "новых русских историков" вызвал дружное негодование. Очень возможно, что в условиях полной неразработанности проблемы задача Г.Ф. Цывинскому была поставлена в самом общем виде, и на "Славе" к ее решению приходилось делать самые первые шаги. Полное же решение состоялось уже в Черном море на "Пантелеймоне" в 1907 г. Пока же, как объяснял Г.Ф. Цывинский, он должен был "выработать те методы управления огнем, которыми пользовался Того и которых не было вовсе на эскадре З.П. Рожественского, отчего она и была разбита". Следовало преодолеть общепринятый ранее (и не только в России, но и на многих европейских флотах) взгляд о том, что артиллерийский бой можно вести на расстоянии не более 42 кб. (большей дальности в таблицах стрельбы не предусматривалось) и довести дальность стрельбы до 100 кабельтовых. Одновременно, по-видимому, продолжали борьбу и с продолжавшими обнаруживаться дефектами прицелов. О них Г.Ф. Цывинский не упоминал. На "Славе" -только она имела необходимые для решения задачи современные 305-мм пушки – под руководством флагманского артиллериста лейтенанта С.В. Зарубаева (1877-1921, расстрелян) началась подготовка к стрельбам.
О судьбе своего артиллериста (адмирал запамятовал почему-то о его участии в бою крейсера "Варяг"), он лишь отмечал, что это был "прекрасный морской офицер, недавно вернулся с войны (что так же не совсем точно – Авт.), георгиевский кавалер". Более чем 20-летний срок, прошедший ко времени написания воспоминаний, многое, видимо, стер в памяти, и адмирал оставил без объяснения вопрос о том, какие именно "новые дальномеры Барра и Струда", в каком количестве и на какие корабли вместе с другими предметами "для выполнения своей программы" принимал в Кронштадте стоящий на рейде отряд. Но уже вскоре новые события поставили перед отрядом совсем другие задачи. Г.Ф. Цывинский вспоминал, как 15 сентября 1905 г. на Кронштадтском рейде появилась императорская яхта "Стрела". На ней после доклада императору о заключенном с Японией мире возвращался из Биорке граф С.Ю. Витте. Едва яхта, уходя в Петербург, скрылась в тумане и мороси непогожего дня, как с моря, неся брейд-вымпел императора, показалась яхта "Штандарт". Тревожные сведения о вот-вот грозившей вспыхнуть в Финляндии революции заставили императора с семейством спешно покинуть излюбленное им место отдохновения в финских шхерах и искать защиты за стенами Кронштадта.
Горькой и безрадостной была встреча самодержца с его флотом. Лишь год с небольшим минул со времени смотра казавшихся грандиозными сил флота, собранных у Кронштадта, – два учебных отряда, эскадра охраны портов н уходившая на Дальний Восток эскадра З.П. Рожественского – и каким тоскливо пустынным был теперь Большой Кронштадтский рейд. "Слава" с двумя своими кораблями представляла теперь все остатки погубленного флота. Безрадостны были и вести, которые на палубе "Штандарта" докладывал самодержцу местный флотский начальник, дослужившийся к 1 января 1904 г. до чина вице-адмирала, но остававшийся бесцветнейшим из тогдашних "флотоводцев" К.П. Никонов (1844-?). В Гельсингфорсе, как гласили полученные телеграммы, назревал бунт. И тогда государь последнюю свою надежду обратил на также прибывшего с рапортом капитана 1 ранга Г.Ф. Цывинского.
С одобрения тут же присутствовавшего морского министра А.А. Бирилева, император лично отдал приказ: "Поручаю вам принять самые крайние меры для восстановления порядка в городе и в крепости! Когда вы можете вдти?". На следующий день, в готовности сравнять город с землей, эскадра вышла на рейд Гельсингфорса. По счастью, стрелять не пришлось. Демонстрация против финского сената успела разойтись, а других следов мятежа не обнаружилось. На радостях, что все обошлось, генерал-губернатор князь И.М. Оболенский, вспомнив пиры хлебосольных помещиков, устроил у себя во дворце для офицеров эскадры, гарнизона и финских властей грандиозный, изобиловавший изысканнейшими яствами обед на 100 с лишним персон.
Спустя два дня эскадра перешла в Ревель и приступила к стрельбам по намеченной ранее программе. Маневрируя у щитов, буксирующихся миноносцами, и около лайбы, пущенной под парусами по ветру, стреляли с постепенным увеличением скорости и расстояния. Удавалось и попадать в цель, но расстояния не превышали 45 кабельтовых, но с увеличением таблиц стрельбы сверх этого расстояния, как и их уточнением (что обнаружилось только в Черном море) заняться не успели. Отряд вновь был вовлечен в операции царизма по усмирению перекинувшейся и в Прибалтику, и в Петербург революции.
С 30 сентября из Ревеля в Петергоф для охраны царской резиденции и железной дороги перебрасывали пехотный полк с артиллерией и пулеметами. 10 октября с кораблей для охраны Ревеля от забастовщиков и боевиков свезли десантные роты с пулеметами. Затем ненадолго пытались возобновить учебу в море, но уже 16 октября тревожные известия из города заставили эскадру вернуться на рейд. Манифест 17 октября принес в Ревель успокоение, но катившийся по всей России вал революции было уже не остановить. Особенно негодовала Финляндия, которую император пытался в своем манифесте оставить без обещанных всей России начал гражданских свобод. Демонстранты ворвались в сенат, заставив его членов подписать свою отставку. Генерал-губернатор, успев накануне вызвать отряд Г.Ф. Цывинского, с семейством и высшими военными чинами нашел приют на "Славе". В ответ на прожекторы, направленные с отряда в погруженный во мрак город, зажгли уличное освещение, но забастовка продолжалась. Финляндия требовала возвращения ей тех прав автономии, которые дарованы были ей императорами Александром I и Александром II и которые Николай II пытался отнять своими топорными реформами 1899 г. и манифестом 17 октября 1905 г. И самодержец, опять пойдя на хитрость, временно отступил. Манифестом 22 октября Финляндии была снова обещана конституция.
Доставленный на "Славу" манифест, тут же переведенный на финский язык, был оглашен перед чинами сената и министрами. С обнародованием его в городе (на финском и шведском языках) забастовки прекратились. Князь И.М. Оболенский выписал с берега своего повара и еще неделю, оставаясь на "Славе" со всем семейством и адъютантами, давал на корабле роскошные обеды. Но император не простил ему предательского либерализма и вынудил уйти в отставку.
