Заказ Крампу броненосца и крейсера мотивировался тем, что без постройки части кораблей за границей высочайше утвержденную 24 февраля программу судостроения осуществить будет невозможно. Очень может быть, что помимо всех обстоятельств, утвержденный заказ для Ч. Крампа подталкивал МТК к выбору типа базового броненосца новой программы. Но это предложение документами не подтверждается, и приходится склоняться к гораздо более неутешительной версии: похоже, что ни МТК, ни ГУКиС, ни даже ГМШ, всецело оставаясь во власти рутины, вовсе не были озабочены скорейшей разработкой и осуществлением базового проекта. Не было видно никаких признаков того интереса, с которым МТК в 1897 г. принял участие в проектировании броненосца "Князь Потемкин-Таврический". Более того, временами начинает казаться, что в деле разработки базового проекта МТК умышленно уклонялся от сотрудничества с ГУКиС, совершившего, как могло казаться в МТК, бестактное вторжение не в свою компетенцию. Ревниво охраняя свою монополию на творчество и в то же время не проявляя никакой инициативы, МТК выжидал, когда базовый проект будет разработан Балтийским заводом. И тогда, возможно, как зто было с проектом "Рюрика", МТК, энергично включившись в экспертизу проекта, сможет целиком взять его в свои руки. Конечно, это была недостойная игра мелких амбиций высших чинов кораблестроения, но иного объяснения предложить невозможно.
Малопочтенным учреждением, далеким от науки, творчества, патриотизма и ответственности, проявил себя МТК и в последующем неожиданном повороте событий. В нем МТК в отведенной ему по должности роли авторитетного эксперта стал могильщиком проектов Балтийского завода. Произошло это где-то между 27 мая и 2 июия 1898 г. Правда, на 25 мая приходился день рождения императрицы Александры Федоровны (1872-1918), но была ли какая-то связь этого дня с 26 мая, когда А. Лагань представил свой проект в Морское министерство, теперь уже не установить. Ясно одно – даже управляющий Морским министерством вице-адмирал П.П. Тыртов (1836-1903) был поначалу не посвящен в судьбу (или скрывал это), уготованную проекту А. Лаганя. Неизвестно и то, в силу ли совпадения или благодаря полученным в министерстве окольными путями сведениям, но доклад управляющего заводом С.К. Ратника Управляющему Морским министерством П.П. Тыртову о составленных заводом четырех "проектных эскизах" броненосцев состоялся 27 мая – на следующий день после появления в министерстве (судя по дате) проекта А. Лаганя.
К эскизам С.К. Ратника прилагалась сравнительная таблица характеристик по механизмам, бронированию и артиллерии. Проектные проработки имели каждая своего автора. Ими были главный корабельный инженер завода В.Х. Оффенберг (1856-1923, США) и инженеры К.Я. Аверин (1862-1918), с 1897 строитель крейсера "Громовой", с 1900 г. броненосца "Князь Суворов", с 1901 г. "Славы"), М.В. Шебалин (1866-1916) и Н.Н. Кутейников (1872-1921), отличившийся вскоре работами по восстановлению кораблей во главе рабочего отряда Балтийского завода в осажденном Порт-Артуре. Их корабли, придерживаясь проекта броненосца типа "Пересвет", при водоизмещении от 12700 до 13000 т имели вооружение, толщину брони и протяженность броневого пояса, предусмотренные "программой МТК. Наименьшую длину – 125,44 м – предусматривал проект К.Я. Аверина, наибольшую – 131,1 м (при наибольшем – 5,8 отношении длины к ширине) проект Н.Н. Кутейникова. При доведении мощности до 17000 л.с. зтот проект обещал и наибольшую (до 18,5 узлов) скорость. Одинаковы для всех проектов – строго по "программе" МТК были 7,93 м осадка, 18 уз скорость и 1000-тонный (всего 8% от водоизмещения) нормальный запас угля.
Обширный опыт проектирования и постройки броненосцев типа "Пересвет" не оставлял сомнений в обеспечении всех предусмотренных проектами характеристик и при необходимости допускал перераспределение нагрузки. Правда, как это видно из короткой сводки, запас водоизмещения ни одним из проектов опять почему-то не предусматривался. В случае одобрения какого- либо из проектов, завод, как говорилось в сопроводительном письме С.К. Ратника, был готов разработать полный практический проект, в котором будут учтены замечания Управляющего Морским министерством и МТК. Резолюция П.П. Тыртова, наложенная в тот же день, гласила: "Т.К. рассмотреть при участии некоторых адмиралов представленные эскизы без замедления. Из них мне более кажутся подходящими к нашим требованиям 1 и 2 эскизы, но с верхним поясом брони. Но этим я не стесняю выбора комитета. Желательно скорее решить, который из эскизов разрабатывать". Из резолюции следует, что в интригу с проектом А. Лагаия П.П. Тыртов и вправду посвящен не был. В тот же день С.К. Ратник материалы проекта и новую докладную записку препроводил в МТК "для исполнения положенной на ней его превосходительством резолюции".
Но в министерстве сумели сделать так, что ни обсуждать проекты Балтийского завода, ни вносить в них изменения не пришлось. И есть основания предполагать, что такой поворот событий был обусловлен коррупцией или угождением коррумпированному великому князю. Факты свидетельствуют о том, что вслед за докладом С.К. Ратника или чуть ранее под шпицем пришла в действие хорошо продуманная, тщательно организованная и глубоко скрытая интрига, целью которой было "придержать" четыре проекта Балтийского завода и "пропустить" вперед оснащенный какими-то особо авторитетными неведомыми истории рекомендациями, а скорее всего – весомым гешефтом (большой вопрос-его размеры и распределение между участниками) французский проект. Механизм пущенных при этом в ход простейших, но безотказно действовавших процедурных приемов с очевидностью просматривается в хронике совершавшихся в эти дни важнейших решений. Все строилось не на тщательно проведенном анализе, взвешенной экспертизе и открытом – с участием разработчиков – обсуждении, а на субъективном выборе, который лично, а потому безоговорочно делал великий князь.
Князя к этому хорошо готовили и, чтобы не слишком перегружать его интеллект, составили нехитрые планшеты с таблицами характеристик. Они, как выразился когда-то умевший с ним "работать" И.А. Шестаков (1820-1888), должны были позволить его высочеству "одним взглядом, так сказать, заметить разность". Умевший замечать "не гармоничность" рей на броненосце "Император Николай I" или чрезмерный выгиб шей двуглавого орла на крейсере "Адмирал Корнилов", великии князь глубже этих эстетических понятий не поднимался. Иное дело – обещанный солидный гешефт. Здесь князь мог проявить себя революционером и позволял себе, как было с проектом Ч. Крампа, утвердить в них котлы Никлосса вопреки возражениям механического отдела МТК. Таким же образом был он, по-видимому, "подготовлен" и к французскому проекту.
Всем, кто болеет за честь флота и хочет узнать корни преследовавших его злоключений, должны быть поиятиы та легкость, с которой великий князь в свое время решил судьбу броненосца "Ростислав". Тогда 17 ноября 1893 г. он, вопреки убедительным доводам многих специалистов (включая и участвовавшего в обсуждении проекта С.О. Макарова) о необходимости предусмотреть в вооружении корабля 305-мм пушки, "признал полезным" (так августейшую резолюцию передавал тогдашний Управляющий Морским министерством Н.М. Чихачев) ограничиться 254-мм калибром. С теми же легкостью и простотой сыграл великий князь свою роль и в выборе в пользу проекта А. Лаганя. Хроника же тех роковых дней, когда было предрешено фатальное – на несколько месяцев, а может быть, и до года – запоздание русской программы, а с ней и развязывание войны японцами, – умещается в пяти датах. 2 июня, чтобы застолбить явление французского проекта и продвинуть его перед проектом Балтийского завода, в тесном сообществе постоянных функционеров МТК был составлен весьма немногословный, но исключительный по насыщенности недоговоренностями и закулисным предварительным согласованием документ.
