Все гости, и султанская чета расположились за огромным столом. Повара выносили множество разных блюд: куропатка, запеченная в сладком соусе, фаршированная курица, набитая душистыми листьями шалфея, индейка и еще сотни разных птиц. Драгоценные кубки с винами и элем были украшены золотыми ленточками, что символизировало султанскую власть. Арабелла видела, как взволнованна леди Роземонд, как нервно поднимается и опускается ее пышная грудь, как тонкие пальцы сжимают фарфор стакана. Все в ней говорило о переживаниях и хитрости. Не зря Роземонд считали укротительницей, поскольку за восемь лет брака она смогла родить только одну дочь, что свидетельствовала об умении красавицы-француженки дать отпор мужу-старику, не позволяя ему даже переступать порог ее опочивальни. В том, что это было дело рук мадам де Сандрайн, не сомневался никто. Ибо любой мужчина, в том числе и стареющий маркиз, не мог не влюбиться в прекрасную соблазнительницу и желать соединиться с ней.
И вот, когда миледи сидела подле султана, Арабелла заметила, как взгляд зеленых глаз падает на играющих детей: Марию и Мухаммеда: – Господин мой султан, у Вас великолепный сын. Настоящий мужчина. Каждая семья мечтает о таком наследнике, – в голосе женщины послышались ангельские нотки и дьявольский замысел. То, что она затеяла, было видно с первого раза.
– Мадам, – увидев, как пальцы Абдул-Рашида легли на стол, Роземонд подняла руку так резко, будто ее ужалила оса. Поймав ее запястье, повелитель поднес похолодевшие пальцы к своим пылающим губам: – Вы совершенно правы, госпожа. Каждый отец мечтает о таком сыне, – оставив жаркий поцелуй на руке леди де Сандрайн, владыка самодовольно принялся управляться с жареной курицей. Откинув кружевную вуаль, Роземонд начала аккуратно водить пальцем по бархатной шкатулке, которая стояла около Абдула. Разумеется, такой подарок предназначался для Ихтидаль Султан.
– Какая искусная вещь, господин мой султан, – открыв крышечку, леди увидела великолепное колье, сделанное из толстого золота. Выточенные узоры были усыпаны самоцветами.
– Миледи, это очень дорогая, сделанная с особым вкусом, вещь. Такой драгоценностью может владеть только умная, красивая женщина. Такой я нахожу Вас, моя госпожа, – прилюдное заявление, сказанное даже не с наигранностью, а с уважением, могло по-настоящему оскорбить Ихтидаль Султан. Владыка, как и любой мужчина, попал в остроумные сети соблазна хитрой француженки. Но она добивалась далеко не флирта с повелителем, а совсем другого, что могло послужить крахам для Франции и Туниса: Роземонд хотела выдать замуж свою дочь за принца, и не важно, что их дети – еще совсем малыши.
Все с открытыми ртами и с нескрываемым удивлением смотрели, как государь возводит мадам Роземонд в центр зала и легким движением руки одевает на хрупкую шею женщины то самое ожерелье, которое предназначалось для матери наследника султанского престола. Леди де Сандрайн не отвергла подарок, дерзко улыбаясь в ответ. Ихтидаль сидела, как мумия. Глаза расширились, руки, пальцы которых судорожно сжимали четки, бессильно повисли вдоль дрожащего тела, лицо стало бледным, как стена. Султанша не могла поверить, что мужчина, которого она отвоевала у сотни прекрасных наложниц, поддался соблазну французской девки, замышлявшей что-то не доброе.
Роземонд так резко повернулась, что их губы едва не соприкоснулись. И вновь сдержанный, холодный поцелуй ее руки. Леди де Сандрайн игриво улыбнулась, слегка заметно коснувшись пальцами запястья султана: – Мадам, позвольте, – с этими словами Абдул усадил француженку на деревянный стул и подал бокал вина.
– Господин мой султан, – проворковала она, смотря на государя поверх кубка: – Это прекрасный подарок. Я уже давно мечтала, чтобы кто-то подарил мне такое ожерелье.
– Миледи, а разве Ваш супруг не осыпал Вас самоцветами и роскошью? Неужели не только Ваша постель, но и шкатулки остаются пустыми? – это было сказано с великой остроумностью и иронией. Ферие парировала это на безупречном английском, чтобы не навлечь гнев султана. Иностранцы, разумеется, поняли все сказанное, но с усмешками промолчали. Султанская чета, не считая, венецианки Ихтидаль Султан, вопросительно уставились на персиянку. Никому из султанской семьи не доводилось учить английский язык, и, разумеется, они ничего не поняли. Арабелла же, лакомясь кусочком лукума, гордилась своей госпожой, которая умела не только попросту скандалить, но и хитроумно оскорблять.
– Ферие, переведи, пожалуйста, что ты сказала? – прошептала валиде-султан, сидевшая до этой минуты тихо и не подавая никого звука.
Ихтидаль, уловив момент, решила опозорить Ферие Султан при всех: – Султанская кузина сказала, что…, – женщина замолчала, увидев осужденный взгляд племянницы валиде. Вражда с особой султанской крови будет стоить многого: – Ее Высочество сказала, что наш повелитель имеет особый вкус. И этот подарок непревзойденный, – эти лживые слова давались Ихтидаль с огромным трудом, но все же она выстояла противостояние той, которая возненавидела ее с первых дней пребывания в серале. Ферие, довольная маленькой победой, которая, в принципе, ничего не стояла, бросила мимолетный взгляд в сторону Арабеллы. Ее загадочная улыбка навсегда растопила в сердце дочери герцога недоверие к госпоже. Теперь она точно знала, что ее повелительница умеет побеждать.
– Господин, если позволите, я бы хотела что-то сказать Вам. Это очень важно и мне кажется, при таком разговоре Вы должны переступить через арабские законы, – воцарилась мертвая тишина, которую, как показало время, султан не собирается нарушать: – Господин мой султан, Вы меня выслушаете? – повысив голос, спросила Роземонд, беспокойно теребя концы шнуровки.
Абдул-Рашид едва заметно кивнул, отвлеченный гонцом, который что-то беспокойно ему говорил. Арабелла встревожено наблюдала за выражением лица повелителя: сначала равнодушие, потом удивление и, наконец, тревога. Владыка сжал кулаки, а на скулах у него заходили желваки: – Этого не может быть! – от громкого выкрика государя все вздрогнули.
– Что произошло, господин мой сын? – не ответив на вопрос матери, султан вскочил с кресла и помчался в приемные покои. Валиде, Ихтидаль и Ферие последовали за султанской матушкой.
Султанская чета и их служанки неуверенными шагами зашли в кабинет султана. Среди разбросанных документов и бумаг, государь, стоял на коленях. Его тихие, почти беззвучные слова молитвы эхом разносились по всем покоям. Валиде подошла к сыну, аккуратно положив руку ему на плечо, тем самым отвлекая от монотонных речей к Аллаху: – Что произошло, сынок? Чем тебя так опечалил тот гонец? Не томи, скажи, умоляю, – Абдул-Рашид, с трудом поднявшись, посмотрел на мать. Вся та мощь, великолепие померкли, уступив место отчаянию и боли. Взгляд закаменел и заледенел: – Сын мой, я прошу тебя, скажи, что произошло? Не молчи! – султан бросил яростный взгляд в сторону столпившихся людей:
– Оставьте нас наедине! Вон отсюда!
Все, потупив взоры, повиновались. Оказавшись в передней султанских покоев, Ферие тяжело опустилась на скамейку, сложив руки в молитве. Каждый из присутствующих отчетливо понимал, что случилась непоправимая беда. Чешмирах, как старшая из служанок султанши, пыталась держать себя в руках, но нервы у нее были натянуты, как струна. Все в недоумении метались по комнате, пока Ферие, разгневанная поведением рабынь, не приказала девушкам послушно сесть на подушки и ждать. Последними ее здравыми словами было то, что какая бы беда не случилась, невольниц она никоим образом не касается. Ибо после этих речей в переднюю зашла валиде-султан, бледная, как стена. Женщина, молча, прошла в другой конец комнаты и устремила пустой взгляд на девушек. Ихтидаль бросилась к свекрови, но та лишь жестко смерила ее взглядом, жестом приказав сесть рядом с Ферие и не поднимать шума.
