Она тянет его за руки, и он, сияя, вскакивает с места. Потом она ведет свой маленький гарем на ковер у стерео, где люди пьют и трутся друг о друга под Канье
[13]. Но когда Эбби танцует, то погружается в свой собственный мир, поэтому Нику и Мартину остается только неловко качаться под музыку и принципиально избегать взглядов друг друга.
— О господи, — шепчет Лиа. — Это случилось. Мы наконец-то стали свидетелями чего-то более унизительного, чем бар-мицва
[14] Ника.
— Открыта новая ачивка неловкости.
— Может, заснимем их?
— Просто наслаждайся моментом. — Я обнимаю ее за плечи и притягиваю к себе. Лиа не всегда принимает объятия, но сегодня утыкается лицом мне в плечо и что-то бормочет.
— Чего? — Я легонько толкаю ее локтем.
Но она только качает головой и вздыхает.
* * *
В полночь Лиа высаживает нас всех у дома Ника, и до моего отсюда идти еще минут семь. Свет в домах уже не горит, но улицы по-прежнему подсвечены оранжевыми огоньками. Под ногами — раздавленные тыквы, с веток свисает туалетная бумага. Да, обычно Шейди-Крик похож на волшебное королевство, но когда в Хэллоуин кончаются конфеты — начинаются война и беспорядки. По крайней мере в моем районе.
На улице прохладно и непривычно тихо, и, если бы не Эбби, мне пришлось бы затопить тишину музыкой. Кажется, будто мы единственные выжившие после зомби-апокалипсиса. Чудо-женщина и дементор-гей. Плохой прогноз для выживания видов.
Мы сворачиваем с улицы Ника. Я мог бы проделать этот путь с закрытыми глазами.
— Ладно, у меня вопрос, — начинает Эбби.
— Гмм?
— Мартин рассказал мне кое-что, пока ты был в уборной.
Внутри у меня все холодеет.
— Ага? — выдавливаю я.
— И, эмм, может, я чего-то не поняла, но он говорил про танцы и упомянул их раза три.
— Он пригласил тебя?
— Нет, но как будто… мне показалось, что он как будто пытался.
Мартин Эддисон. Джентльмен хренов. Но, матерь божья, как я рад, что он ничего ей не рассказал!
— Я так понимаю, у него не получилось.
Эбби прикусывает губу и улыбается.
— Он отличный парень.
— Ага.
— Но я уже согласилась пойти с Тайем Алленом. Еще две недели назад.
— Серьезно? Почему я этого не знал?
— Прости, мне что, надо было объявить об этом на «Тамблере»? — усмехается она. — В общем, я тут подумала, может, ты намекнешь Мартину, что я занята? Вы же дружите? Просто было бы проще, если бы он не приглашал меня, понимаешь?
— Э-э, ладно, я постараюсь.
— А ты как? Все еще бойкотируешь?
— Естественно.
Мы с Лией и Ником считаем, что хоумкаминг
[15] — невероятно убогое событие, и пропускаем его каждый год.
— Ты мог бы пригласить Лию. — Эбби искоса смотрит на меня со странным, изучающим выражением лица. Я чувствую, как во мне поднимается хохот.
— Думаешь, мне нравится Лиа?
— Не знаю. — Эбби улыбается и пожимает плечами. — Вы так мило сегодня смотрелись.
— Я и Лиа? — переспрашиваю я.
Но я гей. ГЕЙ. Ге-е-е-е-е-е-е-еййййй. Господи, надо просто рассказать ей. Представляю ее реакцию: круглые глаза, отвисшая челюсть.
М-да. Наверно, не сегодня.
— Слушай, — смотрю я на нее искоса, — теоретически, тебе мог бы понравиться Мартин?
— Мартин Эддисон? Хм. А почему ты спрашиваешь?
— Да просто. Не знаю. Он хороший парень. Наверное. — Голос у меня тоненький и высокий. Как у Волан-де-Морта. Поверить не могу, что произношу эти слова.
— О-о-о, так мило, что вы дружите.
Даже не знаю, что тут сказать.
* * *
Когда мы заходим домой, мама ждет нас на кухне, и я морально готовлюсь к встрече. Дело в том, что моя мама — детский психолог. И это очень заметно.
— Ну-ка, ребята, расскажите, как ваша вечеринка?
Ну вот, началось. Было клево, мам. Хорошо, что у Гаррета столько выпивки. Да серьезно, блин.
У Эбби выходит лучше: она начинает детально описывать все костюмы, пока мама несет нам огромную тарелку с закусками. По маме видно, что она уже клюет носом, ведь они с папой ложатся часов в десять вечера. Но я знал, что сегодня она не пойдет спать, пока мы не вернемся. Она никогда не упускает возможность побыть клевой мамой.
— А еще Ник играл на гитаре, — добавляет Эбби.
— Ник — очень талантливый парень, — кивает мама.
— Знаю-знаю, — улыбается Эбби. — Все девчонки по нему сохнут.
— Вот почему я советую Саймону тоже научиться гитаре. Его сестра раньше играла.
— Я — спать, — говорю я. — Эбби, тебе что-нибудь нужно?
Мама размещает Эбби в комнате Элис, что очень смешно, учитывая, что Ник лет десять ночевал на полу в моей спальне.
Только у себя я наконец могу расслабиться. Бибер уже заснул у изножья моей кровати в гнезде из джинсов и толстовок. Костюм дементора кучей падает на пол. Хотя целился я в корзину. Я до смешного неспортивен.
Лежу на кровати, но под одеяло не залезаю. Терпеть не могу сбивать простыни зазря. Знаю, абсурдно: я аккуратно застилаю постель каждый день, хотя в остальном моя комната — адский пейзаж из бумаг, грязного белья и книг. Иногда мне кажется, что моя кровать — спасательная шлюпка в море этого беспорядка.
Я надеваю наушники. У нас с Норой общая стена, поэтому мне нельзя слушать музыку через динамики, когда она ложится спать.
Нужно что-то привычное. Эллиотт Смит.
Но я не могу уснуть и все еще чувствую себя взбудораженным после вечеринки. По-моему, было прикольно. Хотя мне особо не с чем сравнивать. Трудно поверить, что я пил пиво. Знаю, ужасно убого думать так об одном-единственном пиве. Гаррет и другие соккеристы наверняка сказали бы, что останавливаться на одном — просто смешно. Но я — не они.
Вряд ли я расскажу об этом родителям. Но уверен, они бы не разозлились. Не знаю. Мне нужно какое-то время, чтобы ужиться с новым Саймоном. А родители умеют испортить такие моменты. Им становится ужас как любопытно. У них в голове поселился определенный мой образ, и всякий раз, когда я выхожу за его границы, они просто в шоке. В этом есть нечто столь унизительное, что не поддается описанию.
