Я делаю глоток пива и… Черт, да это же отвратительно. Я знал, что пиво не мороженое, но мать вашу. Люди лгут, достают поддельные документы и проникают в бары ради этого? Честно говоря, я бы предпочел поцелуй с Бибером. В смысле, с собакой. А может, даже с Джастином.
Невольно начинаешь задумываться, каков тогда на самом деле секс.
Гаррет оставляет нам стакан Ника и идет к девчонкам за пианино. Кажется, они девятиклассницы. У них довольно остроумные костюмчики. На одной, например, — черная шелковая ночнушка с прикрепленной спереди фотографией Фрейда. Сны по Фрейду или типа того. Нику понравится. Правда, на вид эти девчонки ровесницы Норы. Поверить не могу, что они уже пьют…
Гаррет быстро опускает крышку инструмента, и то, что он беспокоится о пианино, поднимает его в моих глазах.
— Вот ты где! — восклицает Эбби, когда возвращается Ник.
Он держится за гитару, как за спасательный круг. Чтобы настроить ее, он устраивается на полу спиной к дивану. Несколько человек посматривают на него, не отрываясь от разговоров. Странно, почти все эти люди выглядят знакомыми, но, по сути, здесь только соккеристы и прочие спортсмены. Разумеется, я ничего не имею против, просто я толком с ними не знаком. Очевидно, что Кэла Прайса я в этой толпе не увижу. А еще я понятия не имею, где Мартин.
Я усаживаюсь на пол, и Лиа аккуратно опускается рядом, неловко подвернув под себя ноги. На ней юбка, и я знаю, что таким образом она пытается скрыть бедра. Так абсурдно и так в духе Лии.
Я придвигаюсь к ней, и она легонько улыбается, не глядя на меня. Эбби садится по-турецки к нам лицом. У нас теперь свой уголок — вполне уютно.
И я чувствую себя счастливым; все будто заволокло туманом, и пиво после нескольких глотков не кажется таким уж противным. Наверное, Гаррет или кто-то еще выключил стереосистему, поэтому несколько ребят подошли послушать Ника. Не помню, упоминал ли я, но для пения у Ника самый идеальный в мире голос, такой с хрипотцой. Конечно, он одержим классическим роком, как будто ему за сорок… Но, наверное, это не всегда плохо, потому что поет он «Wish You Were Here» Pink Floyd, и я думаю о Блю. И о Кэле Прайсе.
Дело вот в чем. Я нутром чую, что Блю — это Кэл. Просто знаю. Думаю, это из-за глаз
[12]. У Кэла океанические глаза — затягивающие цветом морской волны. И иногда, глядя на него, я чувствую, будто мы понимаем друг друга. Словно он думает о том же, о чем и я, и между нами существует негласная гармония.
— Саймон, сколько ты выпил? — спрашивает Лиа.
Я накручиваю кончики ее волос на палец. У нее такие красивые волосы, и пахнут они гренками. Ой, только это Эбби. А Лиа пахнет миндалем.
— Одно пиво.
Потрясающее, безумно вкусное пиво.
— Одно пиво? Промолчу, как нелепо ты выглядишь. — Но она почти улыбается.
— Лиа, ты знала, что у тебя ирландское лицо?
Лиа смотрит на меня.
— Что?
— Ну, вы, ребят, понимаете. Ну, ирландское лицо. Ты ирландка?
— Э-э, насколько я знаю, нет.
Эбби смеется.
— А мои предки были шотландцами, — раздается чей-то голос.
Я поднимаю голову и вижу Мартина Эддисона с кроличьими ушками.
— Вот именно, — говорю я, пока Мартин устраивается рядом с Эбби.
Рядом, но не слишком близко. — Ага, и это так дико, скажите же? У нас куча предков со всего мира, и мы тут сидим в гостиной Гаррета, а предки Мартина — из Шотландии, и я извиняюсь, но предки Лиа — точно из Ирландии.
— Как скажешь.
— А предки Ника — из Израиля.
— Израиля? — переспрашивает Ник, все еще скользя пальцами по ладам гитары. — Они, вообще-то, из России.
Век живи — век учись. А я-то думал, все евреи родом из Израиля.
— Окей, ну а мои предки — из Англии и Германии, а Эбби…
Господи, я же ничего не знаю об Африке, и не знаю, делает ли это меня расистом.
— Из Западной Африки. Вроде бы.
— Именно. Смотрите, логики ноль. Как мы все здесь оказались?
— В моем случае — дело в рабстве, — говорит Эбби.
Гребаный идиот. Я должен заткнуться. Надо было заткнуться еще минут пять назад.
Кто-то снова включил стереосистему.
— Пойду выпью. — Мартин вскакивает в своей порывистой манере. — Принести вам чего-нибудь?
— Спасибо, но я за рулем, — отвечает Лиа.
Хотя она бы отказалась, даже если была бы пассажиром. Я-то знаю. Потому что существует невидимая граница: по одну сторону — Гаррет, Эбби, Ник и все музыканты на планете, которые ходят на вечеринки, пьют и не пьянеют в стельку от одного пива, которые занимались сексом и не считают это чем-то особенным. По другую — я и Лиа.
Но мне почему-то становится лучше от осознания, что Блю — один из нас. Исключительно догадки, но почему-то мне кажется, что он никогда не целовался. Забавно, но не знаю, считаются ли мои поцелуи. Ведь с парнем я не целовался. И об этом я думаю постоянно.
— Спир? — раздается голос Мартина.
— Прости, что?
— Пить будешь?
— А, спасибо, мне хватит.
Лиа издает звук, похожий на смешок.
— Я тоже все, но спасибо. — Эбби пихает меня ногой. — Знаете, дома я просто садилась на метро и пробиралась потом к себе через заднюю дверь, так что было без разницы, сколько я выпью. — Говоря «дома», она все еще имеет в виду Вашингтон. — Но родителям Саймона, наверно, лучше не видеть меня пьяной.
— Думаю, им параллельно.
Эбби смахивает челку с лица и поднимает на меня взгляд.
— Поверь, ты удивишься.
— Эти люди разрешили моей сестре проколоть ухо миллион раз.
— Ого. Нора крута, — вставляет Лиа.
— Окей, вообще-то Нора — противоположность крутоты. — Я качаю головой. — Я намного более крутот, чем она.
— И не позволяй никому переубедить себя, — произносит Мартин, снова устраиваясь возле Эбби, теперь уже с пивом в руке.
Эбби потягивается и кладет ладонь мне на капюшон.
— Ну, ребят. Люди танцуют.
— Молодцы, — говорит Ник.
— И мы танцуем. — Эбби протягивает к нему руки.
— Не-е-ет. — Но он все-таки откладывает гитару и позволяет Эбби поднять себя на ноги.
— Мм, а ты видела, как клево танцую я? — спрашивает Мартин.
— Ну-ка!
Он начинает размахивать руками, как будто плавает, а потом одновременно пожимает плечами и двигает вперед бедрами.
— Да-а, ты великолепен, — смеется Эбби. — Пойдем!
