Она не хотела с ним прощаться.
Не хотела, чтобы он уходил так скоро. Ведь с ним уходили настоящие деревья, и настоящие птицы, и настоящее небо. Глядя, как Крестный входит в футляр напольных часов, она пошевелила губами, но он ее не услышал.
Никто никогда ее не слышал.
Не глядя ни на Маму, ни на Старшую-Крестную, Виктория оставила вместо себя Вторую-Викторию и нырнула в часы следом за Крестным. И тут же очутилась на булыжной мостовой. Кругом был туман, а путешествие сделало картинку еще более расплывчатой. При взгляде с улицы малая гостиная казалась крохотным пятнышком света посреди стены одного из домов. Крестный закрыл дверцу часов, потом снова открыл: комната исчезла, равно как и сам дом.
Виктория не испугалась. Издалека она по-прежнему чувствовала, что Вторая-Виктория находится рядом с Мамой. К тому же здесь Крестный. Даже если он не может видеть ее, как видел Отец, ей ужасно хорошо рядом с ним.
В этот раз она последует за Крестным до самого настоящего неба!
Пока же он стоял посреди улицы, засунув руки в карманы, и вопросительно смотрел на окружавший его туман.
– Однако, – произнес он, увидев, как из тумана выплывает чья-то фигура. – Как удачно, что вы решили выставить пост.
– Вроде почудился кто-то. Ложная тревога.
Виктория узнала Рыжего-Прерыжего-Добряка. Даже когда тот пытался говорить шепотом, его грубый голос разносился по всей улице.
– И как?
– А никак, – усмехнулся, пожав плечами, Крестный. – Прошло то время, когда я был способен убедить любую даму пойти со мной на край света. Я мог бы использовать свой старый трюк, – проговорил он, похлопывая пальцем по татуировке между бровями, – но я пообещал себе больше никогда не проделывать его с Беренильдой. Наверное, она права, и я начинаю взрослеть. Какой кошмар…
Чтобы не потерять из виду Крестного и Рыжего-Прерыжего-Добряка, Виктории пришлось перепрыгивать с булыжника на булыжник. Невзирая на туман, они шли очень быстро. Их тихие слова, искаженные путешествием, напоминали пузыри, которые получаются, если подуть в соломинку, опущенную в стакан с молоком.
Компания углубилась в слабо освещенную аллею. Эта аллея вела в тупик – к кирпичной стене и кучам мусора. Если бы во время путешествия Виктория могла чувствовать запахи, ей пришлось бы зажать нос.
Взобравшись на полусгнивший ящик, Крестный дотянулся до дверцы старого фиакра без колес. Рыжий-Прерыжий-Добряк наблюдал за происходящим, но не задавал вопросов.
– В добрый час, путь все еще здесь, – прошептал Крестный, делая Рыжему знак поторопиться. – У нас очень мало шансов, что монсеньор Янус ничего не узнает.
Дверца распахнулась, и оттуда вырвался поток света, словно внутри фиакра горел огонь. Пригнувшись, Рыжий-Прерыжий-Добряк вошел внутрь. Крестный окинул взглядом тупик и, убедившись, что вокруг никого нет, в свою очередь проскользнул в фиакр. Он так и не заметил у себя под носом маленькую девочку.
Виктория без колебаний нырнула в фиакр вслед за ним.
Сначала она ничего не видела. Ни света, ни тьмы. Однажды Старшая-Крестная, зацепившись за ручку двери гостиной, разорвала рукав платья. Сейчас Виктории показалось, что она, как рукав Старшей-Крестной, разорвана надвое.
Но возникшая при этом боль оказалась несильной, и в следующую секунду девочка уже забыла о ней. Теперь она видела над собой только небо. Небывало огромное небо. Небо, окрашенное не только синим, но и красным, фиолетовым, зеленым, желтым. Настоящее небо! Даже искривленное путешествием, оно все равно было самым прекрасным зрелищем, которое Виктории довелось видеть за свою короткую жизнь.
– Я же говорила, что зря только время потеряете!
Виктория обернулась и увидела Даму-с-Разными-Глазами. Дама стояла рядом с ней, держа во рту сигарету и яростно выдувая дым. Со времени их последней встречи Дама тоже приобрела немало ярких красок.
– Отправиться туда – это же просто глупо, бесполезно и рискованно! – яростно бросила она.
Широким жестом Крестный захлопнул и снова открыл дверцу фиакра.
– Ну вот, прямого пути больше нет! Но почему же рискованно? Разве кто-нибудь заметил наше отсутствие?
– Не знаю, – проворчала Дама-с-Разными-Глазами. – Мы с котом наблюдали за оранжереей, чтобы не дать никому приблизиться к вашему треклятому прямому пути с этой стороны ковчега.
Она укоризненно взглянула на Рыжего-Прерыжего-Добряка, но тот, похоже, не испытывал особого желания присоединиться к беседе. Он разглядывал Балду, который неодобрительно обнюхивал его огромные башмаки и, похоже, чуял, что хозяин вляпался во что-то не слишком чистое.
Внезапно Виктория осознала, что вокруг них раскинулся сад, где сотни деревьев сгибались под тяжестью апельсинов, похожих на тот, что привез ей Крестный. Здешний дневной свет был гораздо ярче, чем все светильники в доме и иллюзии в парке.
Однако восторг Виктории быстро сменился тревогой. Она больше не чувствовала присутствия далекой Второй-Виктории.
– Довольно маяться бездельем, – заявил Крестный, – перейдем к запасному плану!
Дама-с-Разными-Глазами состроила гримасу:
– Какой еще запасной план, господин бывший посол?
– План, который нам предстоит придумать. Мы должны уговорить моих аркантерровских родственников самим начать охотиться на Бога, а не бегать от Него.
С этими словами Крестный сорвал с дерева апельсин и куда-то зашагал. Свисавшие подтяжки били его по бедрам. Виктория не знала, что ей делать. Идти за Крестным? Остаться на месте? Напрасно она пыталась сосредоточиться: обратная дорога исчезла. Она никогда не готовила пути отступления заранее: возвращение домой происходило столь же естественно, как утреннее пробуждение.
Виктория подпрыгнула прямо под носом у Дамы-с-Разными-Глазами в надежде, что странное свойство той сможет прекратить путешествие, но безрезультатно. Дама-с-Разными-Глазами выплюнула окурок, и тот пролетел сквозь Викторию как сквозь туман.
– Этот балбес не понимает, что он творит. А с тобой что стряслось? – обратилась она к Рыжему-Прерыжему-Добряку. – Ты что, простудился на Полюсе?
Тот не ответил. Он отвел взгляд от Балды, продолжавшего обнюхивать его башмаки, посмотрел в небо и, нахмурив густые рыжие брови, озабоченно произнес:
– Это начало конца. Или конец начала.
И тут Виктория обмерла: вокруг башмаков Рыжего-Прерыжего-Добряка копошились тени.
Другой
Шум воздуха, вырывавшегося из фена, перекрывал голос радиоприемника и стук капель дождя за окном. Во всяком случае, Офелия не слышала ни того, ни другого. Не прислушивалась она и к бурчанию стоявшей у нее за спиной механической горничной; та сушила ее непослушные кудри, монотонно твердя: «ЛУЧШЕ ГОЛОВА УЛОЖЕННАЯ, ЧЕМ ГОЛОВА НЕУХОЖЕННАЯ» и «ЕСЛИ ТРИЖДЫ В ДЕНЬ УЛЫБНЕШЬСЯ, БЕЗ ЛЮБЫХ ЛЕКАРСТВ ОБОЙДЕШЬСЯ». Офелия попыталась ей объяснить, что вполне достаточно вытереть волосы полотенцем, тем более что в комнате царила удушающая жара, но горничная не оставила ей выбора, и девушка покорилась. Лазарус наверняка вернется домой не раньше, чем через несколько недель, Амбруаз отправился работать таксвистом. В их отсутствие лучше не перечить роботам, способным при любом слове поперек выпустить сразу несколько сотен лезвий.
