— На ближайшие четыре месяца это именно так, — сказал отец. — Ты не будешь с ним встречаться, пока я еще здесь главный. Я не желаю, чтобы такое, как сегодня, повторялось. Все, разговор закончен.
Я не могла больше находиться с ними в одной комнате. Не могла видеть, с каким выражением смотрит на меня через плечо мама — вскинув брови, как будто ожидая моего следующего хода. И не могла больше выносить боль.
Я бросилась к себе в комнату и так хлопнула дверью, что внутри у меня все затряслось.
40
ГРЕЙС
«Смерть — неистовая ночь и начало нового пути».
[8]
Почему-то вместо песни в голове у меня крутились эти слова. Я не помнила, кто их написал, помнила лишь, как Сэм однажды прочитал их вслух, подняв глаза от книги и словно пробуя на вкус. Я помнила даже тот момент: мы сидели в бывшем отцовском кабинете, я готовилась к докладу, а Сэм уткнулся в книгу. Тогда, в теплом уютном кабинете, за окнами которого хлестал ледяной дождь, произнесенная негромким голосом Сэма, эта цитата показалась невинной. Ну, может быть, тонкой.
Теперь, в безмолвной темноте моей пустой комнаты, эти слова крутились у меня в голове, наводя ужас.
Невозможно было и дальше делать вид, что со мной все в порядке. Кровь из носа все шла и шла, я израсходовала сначала все носовые платки, потом взялась за туалетную бумагу. Казалось, она не остановится никогда. Все внутренности у меня сводило судорогой, кожа пылала.
Больше всего мне сейчас хотелось понять, что такое со мной творится. И сколько еще это будет продолжаться. И чем закончится. Если бы я все это знала, если бы у меня была возможность уцепиться за что-то конкретное, кроме боли, я смогла бы примириться с ней.
Но ответов у меня не было.
Я не могла спать. Не могла шевелиться.
Я лежала с закрытыми глазами. Пустота там, где должен был лежать Сэм, казалась беспредельной. Раньше, до того, как все это произошло, достаточно было, проснувшись посреди ночи, просто перевернуться на другой бок, чтобы уткнуться носом ему в спину. Но сейчас Сэма здесь не было, и сон казался далеким и неважным по сравнению с разгорающимся внутри меня жаром.
В ушах снова прозвучал отцовский запрет видеть Сэма. У меня перехватило дыхание. Он передумает. Не мог он сказать это серьезно. Я заставила себя переключиться на что-нибудь другое. Например, на мой красный кофейник. Я не знала, существует ли подобная вещь в реальности, но если она существовала, я намеревалась купить ее. Немедленно. Почему-то мне вдруг показалось невероятно важным поставить это целью. Раздобыть денег, купить красный кофейник и съехать отсюда. Найти для него новое место.
Я улеглась на спину и положила руку на живот, пытаясь определить, действительно ли под кожей что-то перекатывается. Опять стало жарко, в голове все плыло, она как будто существовала отдельно от остального тела.
Во рту стоял медный привкус. Сколько бы я ни сглатывала, он не уходил.
Я чувствовала себя… неправильно.
Что со мной происходит?
Спрашивать было не у кого, поэтому я принялась перечислять в уме симптомы. Боль в животе. Температура. Кровь из носа. Усталость. Запах волка. Выражение, с которым смотрели на меня волки; выражение, с которым смотрела на меня Изабел. Пальцы Сэма на моей руке, перед тем как он обнял меня в последний раз на прощание. Все это были звоночки.
Я не могла больше отрицать очевидное.
Несмотря на то, что это мог быть всего лишь вирус. Несмотря на то, что это могло быть заболевание серьезное, но излечимое. Несмотря на то, что я не могла знать наверняка…
Я знала.
Эта боль… это было мое будущее. Превращение, контролировать которое мне не под силу. Я могу сколько угодно мечтать о красных кофейниках. Последнее слово все равно будет за моим телом.
Я уселась в темноте, загнала поглубже волчицу внутри меня, подтянула одеяло, так что оно собралось на коленях. Мне хотелось к Сэму. Прохладный воздух покусывал щеки и голые плечи. Как хорошо было бы снова оказаться в доме Бека, в постели Сэма под потолком из бумажных журавликов. Я проглотила боль, загнала ее поглубже. Если бы я сейчас была там, он обнял бы меня и сказал, что все будет хорошо, и все было бы хорошо, хотя бы на эту ночь.
Я представила, как еду обратно в темноте. Представила выражение его лица.
Я потерла друг о друга босые ступни. Глупо было ехать туда сейчас. На то, чтобы остаться, была тысяча причин, но…
Я постаралась выкинуть ненужные мысли из головы. Сосредоточилась. Мысленно составила перечень необходимого. Возьму джинсы из среднего ящика комода, натяну свитер и какие-нибудь носки. Родители ничего не услышат. Пол почти не скрипит. Мой план может сработать. Из родительской спальни наверху давно уже не доносилось ни звука. Если не включать фары, они, может быть, не заметят, как я отъезжаю от дома.
Мысль о побеге подхлестывала мой пульс.
Я понимала, что не стоит нарываться на новые неприятности, родители и так уже разозлились. Понимала, что нелегко будет вести машину, когда в ушах так стучит кровь, а под кожей плещется жар.
Но какие еще неприятности могли со мной случиться? Мне и так уже запретили с ним видеться. Что еще они могут мне сделать?
К тому же я не знала, сколько еще ночей мне осталось.
Я вспомнила, как пренебрежительно мама отозвалась о моей любви, принизив ее до вожделения. Как потом я бродила по лесу, пытаясь заставить себя раскаяться в том, что накричала на нее. Как папа заглядывал ко мне в комнату, чтобы посмотреть, нет ли там Сэма. Когда они в последний раз интересовались, где я была, как живу, не нужно ли мне что-нибудь?
Я видела родителей вдвоем; они были семьей. Они до сих пор трогательно заботились друг о друге, даже в мелочах. И я видела Бека, видела, как хорошо он знал Сэма. Как он любил его. И как Сэм до сих пор кружил по орбите его памяти, словно потерянный спутник. У них была семья. А у меня с родителями… мы просто жили под одной крышей. Иногда.
Интересно, можно ли перерасти своих родителей?
Мне вспомнилось выражение, с которым смотрели на меня волки. Вспомнилось, как я гадала, сколько времени мне осталось. Сколько ночей отмерено мне с Сэмом, и сколько из них я уже потратила здесь в одиночестве.
Во рту все еще стоял медный привкус. Болезнь внутри меня не собиралась отступать. Она пожирала мои силы, но пока я все еще была сильнее. Пока я еще могла кое-что контролировать.
Я выбралась из постели.
Ощущая ледяное спокойствие, я двинулась по комнате, собрала джинсы, белье, футболки и две запасные пары носков. Я словно находилась в центре урагана — точке тишины внутри хаоса. Вещи я засунула в рюкзак вместе с домашним заданием и любимой книгой Сэма, томиком Рильке, который он оставил на тумбочке у кровати. Я коснулась края комода, взяла с кровати подушку, остановилась перед окном, из которого давным-давно смотрела на желтоглазого волка. Сердце билось болезненными толчками; я ожидала, что вот-вот мать или отец откроют дверь и застукают меня в разгар сборов. Должен же кто-нибудь почувствовать всю серьезность того, что я затеваю.
