И пусть Мария Мартирано не была румынкой, зато киллер Рауль Гьяну, убивший ее в 1958 году по заказу Джованни Фенаролу, – стопроцентный румын (все ведь помнят убийство на улице Моначи?), как и учитель Арнальду Грациозу, убивший, говорят, в 1945 году во Фьюджи свою жену. Румыном был Петру Каваллеру, совершивший со своей бандой дерзкое и кровавое ограбление в Милане, да и члены злополучной банды с улицы Озоппо тоже сплошь румыны. Румынами были оставшиеся неизвестными злоумышленники, посягнувшие на Сельскохозяйственный банк (и уж точно румынами были Фреду и Вентуру), и те, кто устроил теракт в Болонье. Подозреваемые в подкупе судей Превитулу и Берлушеску – тоже румыны, румын и мальчик Мазу, убивший в 1991 году своих родителей, и двое подростков Эрика (типичное иммигрантское имя) и Омар (мало того, что румын, так еще и мусульманин!), убившие мать и брата девушки в Нови-Лигуре.
Румынкой, вне всякого сомнения, была синьора Францонеску из Конье, румыны – супружеская пара из Эрбы, Олинду и Роза, румынами были как Синдоара с Кальвули, так и их убийцы, румыны – банкиры, обанкротившие недавно столько вкладчиков, румыны – «Дети Сатаны», румыны – те подонки, что бросали камни с мостов на автостраде, румыны – священники-педофилы, румын убил комиссара Калабрези, румыны похитили и убили Моро, Казаленьо, Башле, Тобаджи, Бьяджи и остальных, Пекорелли прикончили румыны, и банда «Белый Фиат» – тоже румыны, и, наконец, румыны убили Маттеи, бандита Джулиано, Пишотту, Мауро Де Мауро, братьев Росселли и Маттеотти.
Румынами были Джулиану и те, кто устроил пальбу в Портелла-делле-Джинестре, и виновные в смерти Вильмы Монтези (помните нелюдима Пиччонулу?), и стрелявшие в Реджо-Эмилии, и путчисты из Piano Solo
[358]; румынами были закадычные дружки Флорентийского монстра, и те, кто покушался на Фальконе и Борселлино, и те, кто устроил теракт на Пьяцца делла Лоджа, и взрыв в поезде Italicus, и авиакатастрофу над Устикой, и убийца Пазолини (возможно, даже цыган); румыны стреляли по ногам Монтанелли, румынами были коммандос с улицы Фани, румыны убили Коко, Оккорсио, Алессандрини, Гвидо Россу, Пеппино Импастато, Пиппо Фаву, Пьерсанти Маттареллу, Джорджо Амброзоли, Эцио Тарантелли, Сальво Лиму, дона Пино Пульизи, Иларию Альпи, Массимо Д’Антону, Карло Джулиани; не иначе как румыны покушались на папу (агент ассоциации «Серыу волку») и расстреляли Далла Кьезу с женой; румын похитил Эмануэлу Орланди. Наконец, из румын состоят кланы Тимишоара, Бадаламенту, Провенцанул, Лиджу, Бонтадеу, Рийнара, румыны душители-неофашисты Туту и Конкутеллулуи, определенно, члены «Железной Гвардии» Кодряну
[359].
Эти румыны подорвали имидж страны честных, богобоязненных людей, чуждых насилию и уважающих этнические, религиозные и политические различия. Хорошо хоть мы наконец заметили, что виною всему они. Теперь с помощью прекрасно организованных патрулей лигистов мы наконец-то восстановим закон и порядок в нашей несчастной стране.
Какой позор, у нас нет врагов!
Мне уже случалось рассказывать в одной из «картонок» про свои приключения с таксистами. В Нью-Йорке они гораздо интересней, чем где-либо еще, – по трем причинам. Во-первых, там попадаются таксисты всех цветов кожи, со всех концов света и говорящие на всех языках: на бейджике написано имя, и каждый раз с увлечением гадаешь – турок это, малаец, грек, русский еврей или еще кто-нибудь. У многих постоянно включено их национальное радио, которое вещает на их языке и передает их песни, так что порой проехаться из Гринвич-Виллидж в Центральный парк – все равно что съездить в Катманду.
Во-вторых, в Нью-Йорке таксистами не работают всю жизнь, а лишь временно подрабатывают; вот почему за рулем тебе может попасться то студент, то безработный банковский служащий, то свежеприбывший иммигрант. В-третьих, таксисты идут волнами: какое-то время большинство составляют греки, потом сплошь пакистанцы, потом – пуэрториканцы и так далее. Это позволяет делать выводы о волнах миграции и преуспевании различных этносов: когда некая народность перестает встречаться в такси, это значит, что они поднакопили жирок, договорились с нужными людьми и теперь всем скопом входят в бизнес табачных лавок или овощных магазинчиков, перебираются в другой район города, поднялись на ступеньку в социальной иерархии.
Так что, если не брать в расчет индивидуальных психологических различий (встречаются истерики, рубахи-парни, зацикленные на политике, противники чего-то-там), такси – прекрасная среда для социологических наблюдений.
На прошлой неделе мне довелось столкнуться с одним цветным таксистом. По его имени было трудно понять, откуда он родом, но он сказал, что пакистанец. Потом спросил, откуда я приехал (в Нью-Йорк всегда приезжают откуда-то), я ответил, что из Италии, и он накинулся на меня с расспросами. Похоже, его не на шутку интересовала Италия, но я вскоре понял, что это оттого, что он ничего о ней не знал: ни где именно она находится, ни на каком языке там говорят (обычно, если сказать таксисту, что в Италии говорят по-итальянски, он очень удивляется – он-то думал, что теперь везде говорят по-английски).
Я вкратце обрисовал ему полуостров с горами по центру и длиннющей береговой линией вокруг и множеством прекрасных городов. Он спросил, сколько нас, и был поражен, узнав, что нас так мало. Потом спросил, все ли мы белые или разных рас, и я постарался объяснить, что изначально у нас в стране жили только белые, но теперь есть и чернокожие – правда, все равно меньше, чем в Америке. Разумеется, его интересовало, сколько у нас пакистанцев, и он был неприятно удивлен, узнав, что они, пожалуй, встречаются, но реже, чем филиппинцы или африканцы, и, вероятно, задумался, почему эта страна не пользуется популярностью у его народа.
Я совершил непростительную оплошность, сказав, что индийцев тоже мало, и он смерил меня оскорбленным взглядом: как я мог упомянуть при нем этих презренных людишек и вообще сравнивать два таких разных народа.
Наконец он спросил, сколько у нас врагов. И на мое «Простите?!» спокойно пояснил: его интересует, со сколькими народами мы столетиями находимся в состоянии войны из-за спорных территорий, межнациональной розни, бесконечных приграничных стычек и так далее. Я ответил, что мы ни с кем не воюем. Тогда он уточнил, что интересуется нашими историческими противниками, теми, кто убивает нас и кого убиваем мы. Я повторил: у нас нет таких, последняя война закончилась полвека назад, причем никто толком не понимал, кто у нас противники, а кто – союзники. Но его все это не устраивало, и он без обиняков обвинил меня во лжи. Как это возможно, чтобы у какого-то народа не было врагов?
