– Рад встрече, родичи, – сказал Иван, не спуская глаз с младшего сына Петра. – Ты, мальчик, – ты похож на мать. – Смущенный Саша только поклонился и промолчал. Уже громче Иван добавил: – Петр Владимирович, ты желанный гость в моем доме и за моим столом, пока твои дела не завершатся.
Князь быстро кивнул и снова занялся мясом. Отпущенная троица уселась на поспешно освобожденные для них места за главным столом. Коля не нуждался в дальнейшем предложении: бока зажаренного кабана все еще истекали горячим соком. Пирог был начинен сыром и сушеными грибами. Круглый каравай стоял в центре стола вместе с княжеской серой солью. Коля тут же принялся за еду, а вот Саша медлил.
– Как великий князь на меня смотрел, батюшка, – сказал он. – Словно знал мои мысли лучше меня самого.
– Они все такие, выжившие князья, – сказал Петр, беря кусок исходящего паром пирога. – У них слишком много братьев, и все рвутся за очередным городом, за богатой добычей. Либо они хорошо разбираются в людях, либо умирают. Опасайся живых, сынок: они опасны.
С этими словами он сосредоточил все свое внимание на пироге.
Саша нахмурил лоб, но решил наполнить тарелку. В пути им трапезой служили однообразные варева в котелке, да жесткие тонкие лепешки, которыми порой с ними делились гостеприимные соседи. У великого князя стол был отличный, так что они пировали, пока больше уже не влезало.
После этого приезжим отвели три комнаты, холодные и полные насекомых, но они настолько устали, что им было не до этого. Петр распорядился разгрузить сани и устроить всех своих людей на ночь, а потом рухнул на кровать и погрузился в сон без сновидений.
5. Святой с холма Маковец
– Батюшка, – сказал Саша, которого бросало в дрожь от возбуждения, – священник говорит, что к северу от Москвы, на холме Маковец есть святой. Он основал монастырь и уже набрал одиннадцать учеников. Говорят, он беседует с ангелами. Каждый день множество людей отправляются к нему за благословением.
Петр хмыкнул. Он провел в Москве уже неделю, терпеливо изыскивая благосклонность высокородных особ. Его последним предприятием, только что завершившимся, был визит к посланнику татар, баскаку. Ни один человек из Сарая, этого прекрасного города, построенного Золотой Ордой, не соизволил бы восторгаться жалкими подношениями северного правителя, но Петр упрямо заваливал его мехами. Груды лисьих, горностаевых, беличьих и соболиных шкурок проходили мимо расчетливых глаз посланника, пока, наконец, он не растерял часть своего высокомерия, поблагодарив Петра с явной благосклонностью. Такие меха приносили немало золота при ханском дворе и южнее, у византийских аристократов.
«Это было не зря, – думал Петр. – Однажды мне может понадобиться друг в стане завоевателей».
Петр устал и вспотел в своих шитых золотом одеждах. Однако отдохнуть не удавалось: явился его второй сын, взволнованный и нетерпеливый, с рассказом о святых и чудесах.
– Святые не редкость, – сказал Петр Саше, однако неожиданно почувствовал тоску по спокойствию и простой пище: москвичи увлекались византийской кухней, а ее сочетание с исконно русскими продуктами не особо радовало его желудок.
Сегодня их ожидал очередной пир и очередные интриги: он все еще продолжал искать жену себе и мужа Ольге.
– Батюшка, – не отступился Саша, – мне бы хотелось поехать в этот монастырь, если можно.
– Сашка, в этом городе куда ни плюнь – попадешь в храм, – проворчал Петр. – Зачем тратить три дня на то, чтобы съездить к еще одному?
Саша поморщился.
– В Москве священники любят только свое положение. Едят жирное мясо и проповедуют несчастным о нестяжательстве.
Это было правдой, однако Петру, хоть он и был хорошим господином для своих людей, было чуждо абстрактное стремление к справедливости. Он пожал плечами:
– Твой святой может оказаться точно таким же.
– И все-таки мне хотелось бы проверить. Пожалуйста, батюшка!
Хотя глаза у Саши были серые, он унаследовал от матери соболиные брови и длинные ресницы. Сейчас они опустились, придав его худому лицу неожиданную утонченность.
Петр задумался. На дорогах было опасно, однако людный тракт, шедший от Москвы на север, особо опасным не считался. У него не было желания вырастить сына трусом.
– Возьми пять человек. И две дюжины свечей: это должно обеспечить тебе радушный прием.
Лицо парня просияло. Петр стиснул зубы. Маринины кости давно покоились в суровой земле, но он видел на ее лице точно такое же выражение, когда душа освещала ее лицо, словно пламя очага.
– Спасибо, батюшка! – сказал паренек.
Юноша бросился к двери, гибкий, словно куница. Петр услышал, как он на дворе перед теремом созывает людей и требует оседлать ему лошадь.
– Марина, – тихо проговорил Петр, – спасибо тебе за сыновей.
* * *
Троицкая лавра была отвоевана у леса. Хотя ноги паломников уже протоптали дорогу по заснеженному лесу, деревья по-прежнему подступали к ней со всех сторон, заставляя казаться низкой колокольню простой деревянной церкви. Саше вспомнилась его родная деревня в Лесном Краю. Монастырь окружала крепкая ограда, а сам он состоял из небольших деревянных строений. В воздухе пахло дымом и свежим хлебом.
Олег поехал с Сашей, возглавив его свиту.
– Всем внутрь заходить нельзя, – сказал Саша, придерживая лошадь.
Олег кивнул. Все всадники спешились, позвякивая походными уздечками.
– Ты, ты и ты, – распорядился Олег, – следите за дорогой.
Выбранные им люди устроились рядом с дорогой, распустив подпруги. Двое начали собирать хворост. Остальные проехали под перекладиной простых незапертых ворот. Громадные деревья отбрасывали легкие тени на необработанные бревна церквушки.
Худощавый мужчина вынырнул из двери, вытирая испачканные в муке руки. Он был не слишком высок и не особенно стар. Довольно широкий нос, крупные влажные глаза, зеленовато-коричневые, словно лесное озерцо. На нем была грубая монашеская ряса, присыпанная мукой.
Саша его узнал. Монах мог бы одеть рубище нищего или епископское облачение – и Саша все равно его узнал бы. Паренек упал на колени прямо на снег.
Монах замер от неожиданности.
– Что тебя сюда привело, сын мой?
Саша едва осмеливался поднять на него взгляд.
– Благословите, отче! – с трудом вымолвил он.
Монах выгнул бровь.
– Не надо меня так называть: я не рукоположен. Мы все – Божьи дети.
– Мы привезли свечи для алтаря, – пролепетал Саша, не поднимаясь с колен.
Худая, смуглая, мозолистая рука взяла Сашу под локоть и подняла на ноги. С монахом они оказались почти одного роста, хотя паренек уже был шире в плечах, но еще не закончил расти и был голенастым, словно жеребенок.
