Однако лицо у нее под руками не было лицом отца Константина. На нее уставились мертвые серые Алешины глаза.
Вася услышала рык и обернулась. Упырь вернулся, и это оказалась Дуня. Мертвая Дуня уже наполовину протиснулась в окно: рот стал зияющим провалом, кости торчали из кончиков пальцев. Дуня, которая была ей матерью! А потом тени у священника на стене слились воедино в одноглазую тень, которая хохотала над ней. «Плачь! – приказала тень, – тебе страшно. Как вкусно!»
Все иконы в углу ожили и одобряюще закричали. Тень раззявила рот, чтобы опять засмеяться, но тут же перестала быть тенью, став медведем – громадным медведем с голодной пастью. Он с ревом дохнул огнем… и стена загорелась – ее дом загорелся! Откуда-то донесся Иринин вопль.
Между языками пламени возникла ухмыляющаяся морда с громадной темной дырой на том месте, где должен быть глаз. «Пойдем, – сказала она. – Ты будешь с ними, и будешь жить вечно». Ее мертвые брат и сестра стояли рядом с этим существом и словно манили ее из-за огня.
Васю что-то ударило по лицу, но она не обратила на это внимания.
Она протянула руку. «Алеша, – позвала она. – Лешка!»
Снова пришла краткая боль, острее, чем в прошлый раз. Васю вырвало из сна. Она издала сдавленный звук, одновременно похожий на рыданье и вопль. Соловей встревоженно тыкался в нее храпом. Он укусил ее за плечо. Она вцепилась в его теплую гриву. Руки у нее были ледяными, зубы стучали. Она уткнулась лицом в конскую шкуру. В ее голове метался вопль и тот смеющийся зов: «Приходи, иначе больше никогда их не увидишь».
А потом она услышала другой голос и ощутила волну ледяного воздуха.
– Отодвинься, бык неуклюжий!
Соловей возмущенно заржал, и тут же к Васиному лицу прикоснулись холодные руки. Она попыталась смотреть, но видела только горящий отцовский дом и одноглазого, который манил ее к себе.
«Забудь его, – говорил одноглазый. – Иди сюда».
Морозко отвесил ей оплеуху.
– Вася! – позвал он. – Василиса Петровна, смотри на меня!
Она словно притащилась откуда-то издалека, но, наконец, смогла увидеть перед собой его глаза. Она не видела дома в ельнике: были только ели, снег, кони и ночное небо. Вокруг нее обвивался ледяной ветер. Вася постаралась выровнять испуганное дыхание.
Морозко прошипел что-то, но она не поняла, что именно. А потом он сказал:
– Вот. Выпей.
К ее губам поднесли мед: она ощутила его запах. Она судорожно вздохнула и начала пить. Когда Вася снова подняла голову, чарка опустела, а дышать она стала медленнее. Она снова смогла увидеть стены дома, хотя на краю зрения они колебались. Соловей потянулся к ней своей крупной головой, трогая губами волосы и лицо. Вася слабо засмеялась.
– Со мной все в порядке, – сказала было она, но ее смех моментально перешел в слезы.
Она разрыдалась, закрывая лицо ладонями.
Морозко наблюдал за ней, прищурив глаза. Она все еще ощущала след от прикосновения его рук, и щека болела от пощечины.
Наконец слезы перестали течь.
– Мне приснился страшный сон, – призналась Вася.
Она упорно на него не смотрела: сгорбилась на лавке, замерзшая и смущенная, липкая от слез.
– Не надо так, – сказал Морозко. – Это был не просто страшный сон. Это была моя ошибка. – Заметив, как она дрожит, он нетерпеливо хмыкнул. – Иди ко мне, Вася.
Она не решилась послушаться, и он отрывисто добавил:
– Я не причиню тебе боли, дитя, но ты успокоишься. Иди сюда.
Недоумевая, она распрямилась и встала, сражаясь с новым приступом плача. Он закутал ее в плащ. Вася не знала, откуда Морозко его взял – может, наколдовал прямо из воздуха. Он взял ее на руки и, усевшись на теплую приступку печи, посадил к себе на колени. Он был очень осторожен. Его дыхание было зимним ветром, но тело было теплым, и сердце билось у нее под ладонью. Васе хотелось отстраниться, обжечь его взглядом, полным гордости, но она замерзла и перепугалась. В ушах гулко билась кровь. Она неловко пристроила голову ему на плечо. Он провел пальцами по ее распустившимся волосам.
Постепенно ее дрожь проходила.
– Со мной уже все в порядке, – проговорила она спустя некоторое время, но голос был не слишком тверд. – А почему вы сказали – ваша ошибка?
Она скорее почувствовала, чем услышала его смех.
– Медведь – хозяин кошмаров. Гнев и страх его питают, и таким образом он пленяет умы людей. Прости меня, Вася.
Вася ничего не сказала.
Спустя несколько мгновений он попросил:
– Расскажи мне свой сон.
Вася рассказала. Заканчивая, она снова начала дрожать. Он обнимал ее и молчал.
– Вы были правы, – сказала Вася через некоторое время. – Что я могу знать о древнем волшебстве, давнем соперничестве или еще о чем-то? Но мне надо домой. Я смогу защитить свою семью хотя бы на какое-то время. Отец и Алеша поймут, я им объясню.
Образ мертвого брата рвал ей сердце.
– Хорошо, – согласился Морозко.
Она не смотрела на него и потому не увидела, как он помрачнел.
– Можно мне взять с собой Соловья? – нерешительно спросила Вася. – Если он захочет пойти?
Соловей услышал ее и тряхнул гривой. Опустив голову, он посмотрел на Васю сбоку.
«Куда ты, туда и я», – заявил жеребец.
– Спасибо, – прошептала Вася, погладив его по носу.
– Отправитесь завтра, – решил Морозко. – Проспи эту ночь.
– Зачем? – удивилась Вася, отстраняясь. – Если медведь ждет меня в моих снах, я спать не собираюсь.
Морозко усмехнулся.
– Но на этот раз я буду здесь. Даже в твоих снах медведь не посмел бы проникнуть в мой дом, если бы я не отлучился.
– А как вы узнали, что я вижу сон? – спросила Вася. – Как вы успели вернуться вовремя?
Морозко приподнял бровь.
– Узнал. А вернулся вовремя, потому что под луной нет никого быстрее белой кобылицы.
Вася хотела задать следующий вопрос, но усталость накрыла ее, словно волна. Она вырвалась из сна, снова испугавшись.
– Нет, – прошептала она. – Не надо… я этого еще раз не вынесу.
– Он не вернется, – сказал ей Морозко. Голос у ее уха был ровным. Она ощутила его годы, его силу. – Все будет хорошо.
– Не уходите, – прошептала она.
На его лице мелькнуло какое-то выражение, которого она не смогла разгадать.
– Не уйду, – пообещал он.
А потом это уже не имело значения. Сон стал темной водой, которая залила ее, пролилась сквозь нее. Ее веки опустились.
