Иногда кажется странным, почему латгалы или ливы противились уплате всего десятой части, если по источникам известно, что у балтийских народов было довольно распространенным явлением принесения богам вплоть до трети урожая или военной добычи? Но предназначавшаяся в жертву часть тем или иным образом утилизировалась (пруссы и литовцы, к примеру, сжигали жертвенные дары), а вовсе не шла на обогащение жречества. Десятина и другие обязательные поборы на нужды новой церкви поначалу также воспринимались как дары божеству. Но затем местные жители были неприятно удивлены, поняв, что за счет этих даров обогащается сама церковь и ее служители.
Были и причины, связанные с различием двух религиозных мировоззрений. Языческие представления о структуре неба копировались с земной жизни. Верховный бог сеньора должен занимать в небесном пантеоне столь же почетное место, что и сам сеньор на земле. Потому прибалтийские язычники так легко принимали крещение, если хотели видеть немецких рыцарей своими сюзеренами и защитниками. При этом они вовсе не становились христианами-монотеистами, просто включали еще одного бога в свой пантеон.
Очень показателен в этом смысле случай, приведенный Хроникой Генриха, когда латгалы, получив предложение креститься сразу от представителей обоих ветвей христианской церкви, решают вопрос при помощи бросания жребия своим богам. Ведь они выбирают не веру, а сеньора.
Но каково же было изумление неофитов, узнавших, что, признавая Иисуса и оказывая ему должное уважение, они должны отречься от собственных богов, презреть традиции предков и надругаться над своими святынями! Такого нельзя позволять даже сеньору, ведь сеньор призван защищать вассала, а не глумиться над его обычаями. А кто может призывать отречься от богов – подателей света и жизни, как не пособник злых, темных сил, черный колдун!? А тут еще монашеский статус католических проповедников. Многие нормы жизни монашеской братии, такие как умерщвление плоти, запрет на смех и увеселения, и даже, ношение черной одежды, считались у язычников признаками телесной и духовной «нечистоты». Но особенно это касалось обетов безбрачия и целомудрия монахов. В языческой культуре очень сильно развит культ семьи, и зрелый мужчина, не имеющий жены и детей, считался проклятым богами. Как можно доверять словам человека о боге и спасении, если он сознательно отрекся от главного божественного дара – продолжения рода? И это не просто предположения. К примеру, в землях родственных ливам финно-угорских народов мери и веси дела христианизации, проводимой киевскими князьями, шли намного успешнее и безболезненнее. Ведь православные попы, как правило, имели многодетные семьи, и не вызывали у местного населения такой антипатии.
Потому-то радостно крестившиеся неофиты так часто позже смывали крещение и поднимались на духовных отцов с оружием в руках, изгоняли или даже казнили их по обвинению в черном колдовстве. Иногда и латинским священникам приходилось в чем-то приспосабливаться к местным условиям. Например, в 1209 году епископ Альберт предписал служителям церкви Девы Марии сменить традиционно черное облачение на белое. Формально это объяснялось тем, что новый настоятель церкви Иоанн, принадлежавший к ордену св. Августина, носил такую одежду по уставу. Но не было ли в этом распоряжении еще и желания хотя бы внешне соответствовать традиции местных народов, для которых с древних времен белое, а не черное одеяние было признаком служителя культа?
* * *
Гибель второго епископа Бертольда стала концом мирного периода немецкой колонизации Прибалтики. У Священной Римской империи и Папской курии появился прекрасный повод для начала осуществления сценария, успешно опробованного еще в XII веке в землях балтийских славян: от прихода первых миссионеров до призыва силой оружия защитить христианскую церковь. Для объявления полномасштабной «священной войны» был необходим лишь первый мученик за веру. Погибший в бою с язычниками епископ Бертольд как нельзя лучше подходил на эту роль, и прикрывать миссионерством истинные цели появления немцев в прибалтийском крае уже не было необходимости. В Ливонию вместе с новым епископом Альбертом прибыли уже не мирные проповедники, а крестоносцы.
Глава III. Под ударом ливы. Война Риги и меченосцев с Полоцком 1199–1216 годы
Епископ Альберт
Ut eorum, que necesse est memoriam habere perhennem, nulla cum tempore succedat oblivio, provida modernorum discretio cum litterarum testimonio salubriter novit procurare.
Чтобы со временем не постигло забвение того, о чем необходимо сохранить память навеки, предусмотрительное тщание современников знает целительное средство в письменном свидетельстве.
Епископ Альберт
Es uzkāpu kalniņā,
Pašā kalna galiņā;
Ieraudzīju Rīgas pili
Ar visiem vāciešiem.
На пригорок я взошла
На макушечку холма;
Увидала Рижский замок,
Весь он полон немцами.
Латышская народная песня
С прибытием в древний край ливов этого человека в корне меняется жизнь всех окрестных народов. В лице Альберта фон Бексхёвдена и его воинов на историческую сцену Балтии выходит новая сила. Немецкие колонисты расширили свое присутствие в Ливонии.
Альберт – уже третий епископ, посылаемый в неведомые балтийские края. Усилия двух первых священников Мейнхарда и Бертольда не увенчались сколько-нибудь выдающимися успехами в обращении темных языческих душ к Христу. Предположительно родился будущий епископ в семье министериала, имя которого происходило от названия лежавшей к северу от Бремена деревни Бексхёвде (Bexhövede). К началу XIII столетия члены этой семьи уже были известны. Приходясь родственником архиепископу Хартвигу II, Альберт занимал пост настоятеля собора в Бремене. Именно на него и пал выбор, когда в Бремен пришло известие о гибели епископопа Бертольда в бою с ливами. Сведения о Ливонии Альберт мог получить от своего брата Ротмара, священника в Зегебергской обители, и от своего кузена – епископа Дитриха Любекского.
Альберт фон Бексхёвден знал, как закрепиться в новой земле. У него был план, который он претворял в жизнь со всей энергией. Ему было ясно, что создание нового государства в далеком краю ливов затронет интересы русских князей на востоке, литовцев на юге и датчан на западе Балтики. Свою деятельность на новом поприще Альберт начал с поездки на остров Готланд, находящийся неподалеку от Ливонии, и с визита к датскому королю Кнуду VI и епископу Лундскому Абсалону. К датчанам епископ явился не с пустыми руками, а с информацией о положении дел в Ливонии и с договоренностью от готландских купцов о перевозке крестоносцев в Ливонию. Есть еще сведения о том, что епископ завербовал на Готланде несколько сот воинов для крестового похода.
Дальновидный Альберт не мог не видеть необходимости благосклонного отношения Дании к своим планам относительно Ливонии. Ведь известно, что датчане в то время противостояли Германии. Именно в правление Кнуда VI датские войска начали победные боевые действия в Померании и Мекленбурге, воевали за Гольштейн и угрожали Любеку, который играл очень важную роль в ливонских планах Альберта. Многие историки полагают, что Альберт обратился к датскому королю за поддержкой. По мнению немецкого исследователя Хайнца фон цур Мюлена, епископ Альберт если и не обращался напрямую за поддержкой датчан, то, во всяком случае, должен был вывести из-под удара свои планы. Тем более, есть вероятность того, что Альберт высказался об уважении притязаний Дании на Эстонию
[40]. Но это только предположения и догадки.
