Трейси поставила тарелку рядом с компьютером и щелкнула по клавише пробела. Экран ожил и засветился – на нем все еще стояла страница с веб-сайта генерального прокурора штата. Она вернулась в ХИТС и вызвала файл Бет Стинсон. У нее было подозрение, что форму заполнял Ноласко. Вряд ли бы Хетти, которому до пенсии оставалось всего ничего, стал беспокоиться. Ее по-прежнему тревожили несоответствия: утвердительный ответ на вопрос о сексуальном насилии по отношению к Стинсон при отсутствии подтвержденных экспертизой улик, позволяющих прийти к такому выводу. Также ей не давало покоя сходство между спальней Стинсон и комнатами в мотелях, где задушили Хансен и Шрайбер. Но затевать об этом разговор с Ноласко она не собиралась, а уж разыскивать ради этого Хетти и подавно. Да и вряд ли уход на покой пошел тому на пользу.
Вместо этого она решила обратиться в архив штата с запросом по делу Стинсон, хотя действовать придется осторожно. Ноласко – мстительный тип, и он наверняка слетит с катушек, если до него дойдет слух, что она копается в одном из его старых дел, а тем более – если она нароет в нем что-нибудь из того непотребства, на которое намекал в свое время Фац. Она задумалась, стоит ли говорить что-нибудь Кинсу. У него жена, трое детей, так что отстранение от службы ему просто не по карману, а кто знает, вдруг и до этого дойдет. Она решила, что сама просмотрит документы по делу Стинсон и если, несмотря на подозрительные сходства, ничего существенного для себя в нем не обнаружит, то отправит его тихонечко обратно. Ну а если какие-то подвязки с убийствами Хансен и Шрайбер все же будут, что ж, тогда эту проблему она будет решать по мере ее возникновения.
Она захлопнула крышку лэптопа и понесла салат в спальню. Едва она ступила на порог, как на заднем дворе вспыхнул прожектор, и свет залил портьеры, которыми была закрыта раздвижная дверь на балкон. Трейси подошла, раздвинула их и поглядела вниз, во двор. Дождь продолжал идти, но ветра не было, как не было и следа какого-нибудь четвероногого мохнатого нарушителя, на чье присутствие мог бы среагировать прожектор.
Хотя Кроссуайт и говорила вчера Билли, что не хочет видеть патрульную машину у своих дверей, но это была скорее бравада. Ее полу и так слишком часто приписывают разные слабости. Так что, с одной стороны, двойные стандарты, а с другой – жестокая реальность. По правде говоря, она была рада, увидев вчера полицейский автомобиль, припаркованный у обочины.
Она разделась, натянула длинную футболку, в которой обычно спала, и забралась в постель, предвкушая, как будет есть салат и перебирать телеканалы. Измученная физически, она продолжала прокручивать в голове последний допрос Уолтера Гипсона, сцены двух убийств и еще тысячу вопросов, которые не давали ей покоя. Так не пойдет – надо отвлечься, иначе она не заснет. Трейси включила цифровую видеоприставку и нашла последнюю серию «Аббатства Даунтон». Шторы вспыхнули снова.
Выключив телевизор, чтобы не подсвечивать комнату, она выскользнула из кровати, подкралась к окну и слегка приоткрыла шторы. Газон был пуст, деревья неподвижны. Так откуда же у нее это чувство, какое бывает на стрельбище – будто кто-то следит за каждым ее движением не отрывая глаз? Прожектор погас. Прошло время, свет не включался, и Трейси подумала, что все дело, наверное, в дожде, и еще что Дэн мог настроить прожектор на самый чувствительный режим. И она снова залезла в постель, пристроив верный «глок» рядом, на подушке.
* * *
Со времен его первого визита Кроссуайт ввела кое-какие новшества. Поставила прожектор, соединенный с датчиками движения – раньше их тут не было, – а еще перед домом стояла полицейская машина: наверное, из-за того подарочка, который он оставил ей на стрельбище, о чем сам уже готов был пожалеть.
Свет вспыхнул неожиданно, когда он подходил к ее дому со стороны двора, так что пришлось ему прыгнуть в кусты и там притаиться, глядя, как дождь капает с полей его камуфляжной шляпы.
Обычно дождь ему не мешал, но сегодня он ухитрился найти какие-то щелки в его защитном костюме, и теперь он чувствовал, как влажная рубаха липнет к спине, а в ботинки просачивается сырость, та самая фирменная сырость северо-западного побережья, от которой у него всегда ныли кости. Он подозревал, что из-за убийства Анжелы Шрайбер Трейси поздно придет сегодня домой. Ее расписание варьировалось в зависимости от того, была она в тот день дежурным детективом или нет. Если случалось убийство, то она могла работать вообще с утра до вечера. А иногда и с вечера до утра.
Он знал, что рискует не застать ее дома, придя к ней в тот день, когда она занималась расследованием убийства, однако желание увидеть ее по-настоящему было слишком сильно, фотографии уже не удовлетворяли. Потребность быть рядом с ней, вновь почувствовать ее присутствие и ту связь между ними, которую он впервые ощутил, когда увидел ее по телевизору в репортаже с места убийства Николь Хансен, была непреодолима. И хотя тогда он видел ее только на экране, а не вживую, то первое ощущение не было похоже ни на что испытанное им в жизни. Любовь с первого взгляда. Да и как можно было не влюбиться? Трейси была высокой, светловолосой и красивой. Он начал преследовать ее всякий раз, когда она покидала свою квартиру на Кэпитол-хилл. Однажды даже сел за соседний столик в кафе, но заговорить с ней так и не смог. И все же, чем лучше он ее узнавал, тем яснее понимал, что его влечет к ней не только физически. Между ними явно существовало духовное родство. Он задавался вопросом, не она ли та самая половинка, с которой ему суждено прожить жизнь. И отвечал на него – да, это она.
Когда она уехала в Седар Гроув, ему показалось, что в его жизни открылась зияющая дыра, ему было так неудобно жить, как будто он потерял руку или ногу. Без нее он ощущал себя только половиной человека. Чтобы быть целым, ему необходимо было быть рядом с ней. Не все время, конечно – ведь у него работа и семья, – но иногда ему удавалось вырваться к ней на денек-другой. Однажды он даже сидел в суде, где проходило слушание по делу Эдмунда Хауса. Там-то он и сфотографировал ее несколько раз. Но особенно ему нравился тот снимок, где она стояла на крыльце ветеринарной клиники в Пайн Флэт. Ему удалось снять ее лицо крупным планом. Изумительный получился кадр, прямо дух захватывает. От холода щеки у нее раскраснелись, что придавало ей юный, почти девический вид. Снежинки кружили вокруг ее лица, а глаза, ослепительно-синие, казалось, были устремлены прямо на него. Сила ее взгляда была такова, что он даже опустил тогда камеру и тоже стал смотреть на нее. Вот такая у нее была над ним власть. Потом он понял, что она разглядывает вовсе не его, а его автомобиль. Он тогда очистил ветровое стекло дворниками, чтобы сфотографировать ее, и это выделяло его машину среди других.
К счастью, Трейси тогда вошла обратно в клинику и дала ему время смыться.
Он взглянул на дом в тот самый момент, когда осветилось окно кухни. Она дома. Его риск оправдался. Он поднес к глазам бинокль, навел его на крайнее окно слева и увидел, как открывается дверца холодильника. Ее он увидел, когда она закрыла холодильник, и еще раз, когда она прошла мимо окна. Затем окно погасло. Тогда он направил бинокль на раздвижную стеклянную дверь справа – ее спальню. Но там свет не зажегся, и тогда он сместился чуть вправо, на вторую раздвижную дверь – выход на террасу из гостиной. Трейси никогда не опускала там жалюзи, – из-за вида на гавань, вне всякого сомнения, – но сейчас было слишком темно, чтобы увидеть ее в комнате, а шансов на то, что она выйдет на балкон, было мало – дождь все-таки, да и час поздний.
