И опять Кларидж проявил осторожность.
– Объявляя о создании специальной группы, я скажу, что ФБР будет оказывать нам помощь в нашем расследовании. Так вы и детектив Кроссуайт сможете держать их на расстоянии, а когда вам будет нужно, привлекать их ровно настолько, насколько это будет необходимо.
Начальник взглянул на часы.
– Мне надо готовиться к пресс-конференции.
Когда Кларидж и Мартинес вышли, Ноласко обратился к Трейси:
– Список людей, нужных тебе для участия в опергруппе, должен лечь мне на стол прежде, чем ты отправишься домой. И в нем должно быть не пятьдесят человек. Пятнадцать максимум. Это вам не новый Риджуэй. Работайте. Мы уже ему проигрываем, и я не хочу, чтобы и дальше так было. Ищите ублюдка.
Когда Ноласко ушел, Кинс сказал:
– Умеет он мотивировать, верно? Уинстон Черчилль рядом с ним отдыхает.
– К сожалению, он прав, – сказала Трейси. – Этот парень уже опережает нас на много шагов, и что-то, по-видимому, подогревает его желание убивать. Если мы не поймаем его в ближайшее время, то новый Риджуэй у нас будет.
Глава 21
Жирные обертки от гамбургеров валялись в машине. По пути Кинс останавливался у Дика на Кэпитол-хилл, в фастфуде для клиентов на колесах, куда стекались старшеклассники и студенческая братия со всего Сиэтла в поисках жрачки подешевле. Единственное, что нравилось Трейси в этой забегаловке, – это что коктейли здесь все еще делали из настоящего мороженого и закрывалась она в час ночи.
Дэн позвонил в тот момент, когда трубочка для коктейля в стакане Трейси забилась кусочком клубники. Такой поздний звонок, скорее всего, означает, что он видел выступление Клариджа, в котором тот заявлял о создании опергруппы, и новостной сюжет Марии Ванпельт, в котором Ширли и Лоренс Беркман поносили полицейское управление на чем свет стоит за то, что те не сделали этого раньше, и теперь хочет убедиться, что с Трейси все в порядке.
– Могу приехать переночевать у тебя, – сказал Дэн.
– Предлагаешь секс из сострадания?
Кинс за рулем фыркнул и улыбнулся.
– Вовсе нет, – сказал Дэн. – Мой арбитраж начинается не раньше десяти утра. Эти парни ходят на работу как банкиры – не спеша. Правда, я не знаю, может, тебе нравится секс из сострадания – тогда обращайся.
Трейси засмеялась – после долгого, полного огорчений дня это было приятно.
– Увы, мы все еще на работе.
– Как твой адвокат я надеюсь, что они платят тебе сверхурочные.
– Как продвигается арбитраж?
– Медленно. Советник защиты бьется за каждое слово. Я уже начинаю подумывать, не перейти ли и мне на почасовую оплату.
– И продать свою душу?
– Эти парни берут за час столько, что потом легко можно купить новую. Как насчет пятницы, все еще в силе?
– Только если ты еще в сострадательном настроении.
– Шутишь? Сострадание – моя основная специальность. Есть какие-нибудь идеи, чем займемся?
– Есть, даже несколько.
– Ты меня убиваешь. Ты это знаешь?
– До пятницы. – Она нажала отбой и опустила телефон в карман куртки. Кинс поставил стакан с шоколадным шейком.
– Секс из сострадания? И как это работает?
Она не удержалась от ухмылки.
– Потом расскажу.
– Надо рассказать об этом Шанне, – добавил Кинс.
– Дела все еще плохи?
– Общаемся, как корабли, расходящиеся на реке в ночи. У нас непростой период. И от этого не легче.
– Ничего, все выправится.
– Она поговаривает о том, чтобы отвезти детей в Сан-Диего, в гости к сестре.
– Звучит неплохо.
– Сейчас учебный год, Трейси.
– Ой.
– Я слишком много всего пропустил в последнее время – игры с детьми, обеды с друзьями. Она чувствует себя матерью-одиночкой.
– Так смывайся домой почаще. У нас теперь будут люди, будет на кого переложить ношу.
– Да, наверное. Ну а ты как? Тебе нравится этот парень?
Она пожала плечами, но тут же обнаружила, что улыбается.
– Я не тороплюсь.
– Значит, сострадательный секс – это не торопясь? Черт, мне и впрямь надо бы этому научиться.
– С тех пор как я вернулась из Седар Гроув, мы встречаемся урывками. Я боюсь, что, когда мы начнем проводить больше времени вместе, он быстро поймет, что все это лишь очаровательный фасад.
– А у тебя и фасад есть?
– Пошел ты.
– Ну как ему тебя не любить?
* * *
Обрывки бумаги крутились и вертелись на ветру, который мел булыжную мостовую закрытого на ночь Пайк Плейс Маркет. Перед «Пинк Паласом» новый зазывала, постарше и покруче, чем тот скучающий парнишка, которого они видели тут днем, шагнул с обочины, когда Кинс подрулил ко входу. Его пятерня легла на капот машины.
– Здесь парковаться нельзя.
Кинс сверкнул на него жетоном.
– Еще будешь машину лапать, прикую тебя к бамперу наручниками. – Зазывала сделал шаг назад, примирительно подняв обе руки. – Присмотри за ней пока, – добавил Кинс, – получишь хорошие чаевые.
В «Пинк Паласе» жизнь уже била ключом, огни сверкали, музыка гремела – все тот же навязчивый пульсирующий электронный ритм евротехно, от которого у них еще в прошлый раз едва не лопнули барабанные перепонки. Две женщины трудились на сцене – азиатка с плохо прокрашенными волосами и гораздо более крупная негритянка, которая днем стояла у бара. Они приседали, широко расставив ноги, выгибались, подрагивали всем телом. Вот азиатка зацепилась ногой за шест и крутанулась вокруг него разок, мужчины вокруг сцены закричали, размахивая купюрами. Другие танцовщицы прохаживались между столиками в белье и туфлях на каблуках.
Трейси скользнула глазами по лицам мужчин, пропуская самых бойких и приглядываясь к тем, что сидели за дальними столиками, в тени, потягивая пиво или напитки покрепче. Она искала среди них того, кто держит стакан в левой руке. Искала высокого парня со светлыми волосами, в костюме. Один был в бейсболке, натянутой так низко, что глаз было не разглядеть, и, несмотря на жару в зале, в джинсовой куртке с подкладкой из шерсти. В угловой кабинке два мужика как зачарованные смотрели на почти голую женщину, которая елозила перед ними по столу.
Набиль Котар ждал их возле стойки бара, вид у него был встревоженный.
– Ладно, пошли, – сказал он.
Вслед за ним они нырнули под занавес и оказались в тесном и узком закулисном пространстве. То и дело приходилось огибать переносные металлические вешалки с экономными костюмами танцовщиц; рулоны черного электрического кабеля; неприкаянные софиты и звуковое оборудование. Котар, идя впереди, говорил через плечо:
