Ли поднял обе руки.
– Послов не убивают, Воробей. Ты же знаешь, как это бывает. Если мы не выдадим им информацию, они начнут твердить, что у нас нет ключа к этому делу.
– А у нас его и нет, – сказал Кинс.
– Национальные телеканалы и так уже прозвали Сиэтл «Смертоносной землей». На меня здорово давят сверху, Трейси. Ноласко говорит, что наше молчание компрометирует нас в глазах общественности.
– А знаешь, Беннет, что скомпрометирует нас еще сильнее? – сказал Кинс. – Психологический портрет, в котором будет сказано, что убийца – белый мужчина в возрасте от двадцати пяти до сорока пяти лет, возможно, женатый, возможно, разведенный, возможно, имеет детей, возможно, воспитан сверхзаботливой матерью, которая стимулировала его сексуально, возможно, он мочится в постель и любит мучить маленьких зверушек.
Ли посмотрел на Трейси.
– Может, хоть ты что-нибудь мне дашь?
Трейси было жаль его, и она уже хотела было сказать, что нацарапает что-нибудь, как только будет пара минут свободных, когда на ее столе зазвонил телефон.
– Погоди, – сказала она и сняла трубку. С минуту слушала молча. Чувствовала, как спазмом сводит желудок и начинает зашкаливать адреналин. – Едем. – Повесив трубку, она посмотрела на Кинса, который уже взялся за куртку. Перевела взгляд на Ли. – Можешь не волноваться из-за портрета, Беннет, сегодня он не понадобится.
* * *
В прошлый раз, когда Дэн переступал порог государственного исправительного заведения Уолла-Уолла, они с Трейси сидели за пластиковым столиком вроде тех, какие бывают в кафетериях, и разговаривали с Эдмундом Хаусом, накачанным зэком с буграми мышц, перетянутыми веревками вен. Человек, который вошел в закуток размером с телефонную будку по ту сторону поцарапанной плексигласовой перегородки на этот раз, был полной ему противоположностью. Тюремного образца пуловер и штаны цвета хаки болтались на нем, как на вешалке, едва не сваливаясь с худых острых плеч и почти отсутствующих бедер. Узкое лицо с костистым носом и выдающимся подбородком и волосы цвета выжженной солнцем соломы напоминали воронье пугало из фильма про Средний Запад.
Герхардт выдвинул стул, сел и устремил на Дэна взгляд промытых тюрьмой до блеклой голубизны глаз.
– Мистер Герхардт. Я Дэн…
– Я знаю, кто вы такой. – Голос Герхардта звучал спокойно, без надрыва и вызова. – Здесь все знают, кто вы такой. Вы же представляли Эдмунда Хауса.
– Совершенно верно.
– А что вы хотите от меня?
– Задать несколько вопросов.
– Зачем?
– Меня интересуют некоторые подробности убийства Бет Стинсон.
– Вы пишете книгу?
– Нет, я юрист.
– Ну? И вы пишете книгу? Разве не этим занимаются сейчас все юристы? – Уголки его рта скользнули вверх.
– Я не пишу книгу, – сказал Дэн и ответил ему таким же подобием улыбки.
– Кто вам рассказал о моем деле?
– Этого я не могу вам сказать.
Герхардт прищурился. Если он не хочет разговаривать, то вот сейчас ему самое время встать и уйти. Но Дэн сомневался, что он так поступит. Судя по его лицу – совсем не похожему на ту ряшку, которая смотрела на него с полицейских фотографий, – одна возможность поговорить с кем-то, кроме насильников, убийц и разного рода придурков, уже послужит достаточной приманкой, чтобы он остался.
– Я адвокат, мистер Герхардт, но технически я еще не ваш адвокат. Вот почему все, о чем пойдет между нами речь, не является защищенной информацией, если, конечно, вы сами не захотите говорить со мной в моем официальном качестве. А до тех пор я не могу раскрыть вам всего, поскольку иначе эта информация может стать доступной другим. Так что пока придется вам просто довериться мне.
Герхардт опять улыбнулся, точнее, ухмыльнулся.
– В прошлый раз я тоже доверился адвокату и загремел сюда на двадцать пять лет.
– Так вы согласны ответить на мои вопросы?
Герхардт выпрямился и придвинулся ближе к перегородке.
– Только один вопрос и только один ответ имеют значение. – Его брови изогнулись, почти касаясь белесых вихров. – Я ли ее убил? Нет.
Дэн, решив, что начало положено, тут же задал следующий вопрос:
– Вы встречали Бет Стинсон до того, как она вызвала вас к себе домой?
– Нет.
– Что вы можете рассказать о том дне?
– Что вы хотите знать? – вопросом на вопрос ответил Герхардт. – Было время подумать – целых десять лет.
– Все, что вы вспомните.
– У нее засорился слив в туалете. А у меня был еще вызов, до нее, и я задержался там дольше, чем рассчитывал, так что пришел поздно.
– В котором часу?
– Днем, около четырех. Она волновалась, ей надо было на работу, но она боялась, что, пока ее не будет, из унитаза все вылезет и затопит пол в доме. Видимо, такое уже бывало.
– Где вы припарковали ваш фургон?
– На подъездной дорожке. А она поставила свою машину на улице. Та была новая, и она боялась, что я ее поцарапаю. А еще она не хотела, чтобы я загораживал ей выезд.
– Чтобы она могла уехать на работу, как только вы закончите.
– Точно.
– Что еще?
– Она провела меня через дом в ванную…
– В ту, что рядом с главной спальней, в задней части дома?
– Верно.
– Значит, вы проходили через саму спальню.
– А по-другому в ту ванную и не попасть.
– Вы трогали что-нибудь в спальне?
– На суде говорили, что нашли мои отпечатки на комоде, так что, наверное, да.
– И еще ваши отпечатки были повсюду в ванной.
– А как иначе-то?
– Что за женщина была Бет Стинсон?
– В каком смысле?
Дэн задумался, как лучше сформулировать вопрос.
– Какая она была – сдержанная, заносчивая, приветливая, простая?
– Да нормальная такая, знаете. Довольно приветливая. Красивая, вот это я точно помню. Она была в лосинах, таких, из спандекса, и еще в рубашке, обрезанной до пупка. Красивое тело.
– Вы прочистили слив?
– Не сразу. Пришлось снова идти в фургон за инструментами и шлангом. Но в конце концов я добрался до засора, только не изнутри, а снаружи дома, через люк.
– А где была Бет Стинсон, пока вы работали?
– В основном сидела на кухне, листала журналы, хотя пару раз пришла спросить, как у меня дела.
– То есть она нервничала, – заключил Дэн.
– Как я и говорил.
– А вы в кухню заходили?
