В следующий понедельник она вернулась в Центр юстиции. Кинс, Вик с Делом и Мэйуэзер – которого в ее отсутствие назначили напарником Кинса – страшно радовались возвращению коллеги, но она все еще была отстранена от расследований, и рабочее место по-прежнему оставалось на задворках административного отдела. Правда, теперь она не возражала. Ей было уютно в своем закутке, никто там на нее не пялился, не приставал с вопросами. Пока она была на больничном, из УПО ее не трогали, но в первое же утро ей позвонил адвокат и радостно объявил, что сержант Роули готов возобновить рассмотрение дела. Она ответила ему, что сидит на болеутоляющих и сможет явиться не раньше чем через неделю.
Но мало было УПО, звонили еще из городского бюджетного управления. Там заинтересовались несанкционированным пересмотром дела Уэйна Герхардта, которое затеяла Трейси, и возможным перерасходом средств налогоплательщиков. Она сразу узнала почерк Ноласко. Ходили слухи, что шефу Клариджу придется сильно постараться, чтобы усидеть на своем месте. На него давили, вынуждая подать в отставку. В «Сиэтл Таймс» то и дело размещали статьи, в которых критиковали его самого и его стиль управления. Обозреватели сходились в одном: Кларидж потерял контроль над вверенным ему госучреждением, а вместе с ним утратил и уважение подчиненных.
Зато Джонни цвел как роза. Его расхвалили до небес за то, что он призвал к ответу убийцу. Его приглашали в местные и национальные программы новостей, брали у него интервью, ходили даже слухи, что напечатают статью в полицейском журнале. А еще болтали, что мэр наверняка не упустит случая нарастить свой политический капитал, примазавшись к известности копа. Назначит его исполняющим обязанности шефа полиции, пока выборный комитет будет рассматривать другие кандидатуры. По словам Вика, Ноласко так раздулся от гордости и так задрал нос, что странно, как он еще помещался в кабину лифта. И это было единственное, что отравляло Трейси сейчас жизнь – мысль о том, что босс все-таки получил то, чего добивался. Двадцать лет он положил на то, чтобы выжить ее из полиции, и вот наконец был близок к цели. Ей хотелось бы возненавидеть его как своего врага, но она видела в нем только жалкого и мелочного типа, и ей было грустно.
Мария Ванпельт провела часовой специализированный репортаж о расследовании дела Ковбоя по «КРИКС Андеркавер». Трейси его не видела, но, по словам Вика, Ванпельт прямым текстом заявила, что расследование стало набирать обороты, как только группу возглавил Ноласко. Не упустила она и случая пропиариться самой; за часовую программу Фац насчитал не меньше девяти раз, когда Ванпельт говорила о себе как о «репортере, который открыл эту историю для публики» и «репортере с места происшествия», имея в виду дом Ковбоя, где во время обыска были найдены улики.
Короче, всем, судя по всему, хотелось сосредоточиться на позитиве. О том, что Ноласко облажался, причем по-крупному, когда пошел штурмовать дом Бэнкстона, не посадив его самого предварительно под замок, и о том, что это едва не стоило жизни Трейси, почти не вспоминали.
Кинс оставался в Сиэтле, пока УПО рассматривало его действия по применению огнестрельного оружия при захвате Дэвида Бэнкстона. Как только их нашли обоснованными, он, расстроенный и усталый, взял Шанну и уехал с ней в Мексику, в отпуск, в котором они оба давно нуждались.
– Вот только попробуй прислать мне открытку с белоснежным пляжем, лазурными волнами и сверкающим солнцем, и я тебе брови выщиплю, когда в следующий раз увижу, – пригрозила ему Трейси.
В пятницу ее первой недели на работе, когда Трейси мысленно уже поздравляла себя с тем, что ей, кажется, удалось избежать самого худшего и не нарваться на начальника, ей вдруг позвонил ассистент босса и сказал, что тот хочет ее видеть в своем кабинете. Проходя через отдел по борьбе с тяжкими насильственными, она слушала знакомый шум – телефонные звонки, оживленные разговоры и перекрывающий все неподражаемый бас Вика:
– Кто взял мою чашку, парни? На ней ведь не зря моя рожа нарисована!
В первый раз за много дней она улыбнулась совершенно искренне. Как же ей всего этого не хватало.
Дверь в кабинет Ноласко была открыта. Он сидел за столом, перебирая бумаги. Поднял голову, увидел ее и без тени эмоций кивнул:
– Садись.
Трейси села. Рука у нее по-прежнему была на перевязи. Она положила ее себе на колени.
Ноласко, похоже, не спешил и продолжал читать. Несколько минут спустя он отложил документ.
– Из УПО жалуются, что ты их избегаешь.
– Я все еще на таблетках. Мой доктор говорит, что мне лучше повременить со слушаниями, пока не закончу прием. Пусть поговорят с моим адвокатом.
Ноласко откинулся на спинку стула.
– Мне нужно, чтобы кто-то собрал все бумаги по Ковбою и закрыл это дело. Да и в Комнате Банди пора прибраться. Бумаги разложить по коробкам и сдать в хранилище. Полагаю, у тебя есть для этого время.
Задание, конечно, было оскорбительным, но зато оно означало, что у Трейси будет законный повод несколько дней не появляться в Центре юстиции, и это ее устраивало.
– Не проблема, – ответила она.
– Вот и хорошо. Сразу и приступай к делу.
Она встала и пошла к двери. Пребывание в одной комнате с Ноласко вызывало желание немедленно принять душ.
– Ты должна была знать, что хорошо это не кончится, – сказал он.
Вот оно. Она подозревала, что босс не сдержится. Слишком уж у него большое эго, как будто сама природа предназначила его для того, чтобы быть ослом. Она развернулась: Джонни все так же сидел, развалившись, на своем стуле. Жалкий, ничтожный тип с задатками социопата. Трейси ему почти сочувствовала. Однако острее всего она ощущала сейчас другое: сомнение, которое временами накатывало на нее еще дома, в Седар Гроув, ощущение того, что в этой истории что-то не так.
Кроссуайт выдавила из себя улыбку.
– Я сообщу тебе, когда все кончится, – сказала она.
* * *
Выходные она провела с Дэном в Седар Гроув. Они готовили гурманские обеды, смотрели фильмы, валяясь на диване, заедали их попкорном и конфетами, долго спали. В понедельник утром она встала рано, чтобы ехать в Сиэтл, и почувствовала, что ей не хочется уезжать. Перспектива идти на работу уже не возбуждала ее, как прежде. Она решила, что готова поменять жизнь, оставить полицию и насовсем вернуться в Седар Гроув. Хотела было сказать об этом Дэну, но потом решила подождать – пусть это будет особый момент.
Понедельник и вторник она провела в Комнате Ковбоя, складывая в коробки опросные листы, блокноты, календари, вычищая ящики. С одной рукой это было не так просто, но она никуда и не спешила. К концу второго дня набила бумагами дюжину коробок, наклеила на них ярлыки и оставила в комнате, откуда их должны были забрать и перевезти в хранилище. Закрыв последнюю коробку крышкой, она остановилась и осмотрела помещение. Стены снова стали голыми, к старым дыркам добавились новые: от кнопок, на которых висели схемы и фото. Столы были пусты. Телефоны и компьютеры скоро тоже отключат. У этой комнаты была мрачная история, но итальянский обед, устроенный им здесь Верой, и тост Фаццио, когда они пили за командную работу, она не забудет никогда. Правда, теперь ей казалось, что она подвела и их, своих товарищей. Ведь у них у всех было одно желание – доказать, что Ноласко ошибается, и поймать Ковбоя.
