* * *
Трейси видела, как Ковбой вышел из магазина с коричневым бумажным пакетом в руках. Вытащил банку, открыл крышку и, запрокинув голову, сделал долгий жадный глоток. Затем метнулся к машине. На этот раз он не ждал. Выехал сразу на шоссе. Трейси казалось, что он нацелился в сторону юга и теперь следит за потоком машин, идущих к северу, выжидая момент, когда можно будет пересечь двойную желтую полосу.
Она не ошиблась.
«Лексус» выехал на поворотную линию, дождался, когда пройдет ближайшая машина, и пристроился за ней. Ковбой явно не собирался домой.
Почувствовав прилив адреналина, она нажала на газ, заранее выбрав себе место в потоке транспорта, и свернула на север. Оказавшись на дороге, она села повыше и сделала глубокий выдох. Самое время сосредоточиться на объекте. Движение, правда, не затрудненное, но машин достаточно много, так что и грузовик затереть могут, и Ковбоя, случись ему вдруг сделать неожиданный поворот, она может потерять.
Поднялся ветер, фонари, подвешенные на проводах над проезжей частью, заплясали и задергались, дождь громче забарабанил в ветровое стекло. Когда Ковбой подъехал к перекрестку, светофор пожелтел. Она ожидала, что он остановится, не станет рисковать налететь на штраф. Но просчиталась – нажал на газ, чтобы проскочить светофор до красного. Трейси тоже нажала на педаль акселератора, но тут же ударила по тормозам, когда машина впереди остановилась.
– Черт! – вырвалось у нее. Глазами она следила за «Лексусом», который продолжал двигаться на север, в надежде, что на следующем перекрестке он остановится. Пока она ждала зеленого, огромный доставочный фургон въехал на перекресток и загородил обзор. Шофер явно ждал, когда все проедут, чтобы сделать левый поворот.
– Ну давай же, – вырвалось у нее. – Поворачивай уже.
Фургон двинулся вперед, как раз когда свет стал желтым. Трейси могла бы ехать, для нее свет сменился с красного на зеленый, но фургон все еще торчал на перекрестке. Она нажала сигнал в тот самый миг, когда он двинулся вперед.
«Лексуса» нигде не было видно.
* * *
Кроссуайт продолжала ехать по Авроре, вертя головой и судорожно обшаривая глазами парковки перед мотелями в поисках «Лексуса». Потом вспомнила, что Ковбой любит парковаться на боковых улочках – Крис Вуд ведь говорил, что остановил его тогда в двух кварталах от мотеля.
На следующем перекрестке она свернула направо и поехала вдоль тротуара, замедляя движение на четырехполосных перекрестках, заглядывая в боковые улочки спального района, присматриваясь к припаркованным на них автомобилям. Дождь и наступившая ночь сделали и без того небогатое освещение еще беднее, но и машин было мало. Она сделала глубокий вдох, успокаиваясь, и постаралась собрать разбегающиеся мысли. Что там говорила им Аманда Сантос? Что Ковбой организован. Умен и осторожен. Не хочет, чтобы его поймали. Не хочет, чтобы его видели или даже слышали – видимо, поэтому и водит гибрид. Заботится о безопасности.
Трейси свернула направо, буквально заставляя себя ехать медленно. Значит, он не захочет встать перед жилым домом или под фонарем, на хорошо освещенной улице. Он постарается слиться с окружением. Оставив свою машину там, где она никому не бросится в глаза и не вызовет подозрения, будто он спрятал ее нарочно.
Ей вдруг стало жарко. Струйки пота потекли с висков, поползли по спине. В желудок как будто опустили тяжелый камень.
На следующем перекрестке она посмотрела сначала направо, потом налево, вглядываясь в промоину от дворников. У левой обочины примерно посередине квартала стоял синий седан; она нажала педаль акселератора, подъехала, встала рядом.
* * *
Он натянул футболку с капюшоном, надвинул пониже бейсболку и вышел на тихую боковую улицу; спортивная сумка в руках: парень идет на раннюю утреннюю тренировку, даже не совсем неправда. Актерская игра – это искусство подачи. Он прочел с полдюжины книг по методике игры и закончил столько же курсов, и везде учили одному: как с помощью тела убедить свой мозг, что ты и есть тот, кого тебе надо сыграть. Особенно ему нравился метод Станиславского. Ли Страсберг тоже ничего
[47]. Когда-то он даже хотел поступить в его актерскую школу в Нью-Йорке. Талант у него для этого был. Денег не было.
Он почувствовал, как начинает действовать энергетический напиток, хотя, может, это было предвкушение представления. Вторая банка лежала в сумке, вместе со спичками и сигаретами.
– Пора бы мне уже бросить, – сказал он сам себе, улыбаясь при одной мысли об этом. – Но сегодня желание особенно сильно. – Эта строчка нравилась ему почти так же сильно, как «У него было время, чтобы убить».
Он уже обещал себе, что Габи – так он называл Габриэль Лизотт – станет для него последней, на время. Еще он говорил себе, что пора, наверное, поменять город, как он сделал после Бет Стинсон, пожить где-нибудь в другом месте. Полиция уже дышала ему в затылок, он это чувствовал. Еще когда сформировали опергруппу, он понял, что копы взялись за дело всерьез. Так было с Банди и с Риджуэем. Это для избранных. А еще он получил от них кличку – Ковбой. Что ж, неплохо. Конечно, Городской Ковбой или Аптечный Ковбой
[48] было бы лучше, но и это неплохо.
– Ковбой, – произнес он вслух.
От Стинсон до Хансен прошло целых девять лет, черт, почти десять. Стинсон была у него первой. Те ощущения остались с ним навсегда. Все равно как премьера долгожданного спектакля. Возбуждение такой же силы. Тяга жила в нем все эти годы, но он не решался ей уступить. К тому же он не знал, где найти нужных женщин. Но как-то ему на глаза попалась статья о педофилах, где говорилось, что они всегда собираются там, где дети. Ему стало противно, зато у него появилась идея – почему бы не устроиться работать в стрип-клуб? Где еще искать шлюх, если не там? Где проще всего приучить их к себе, расположить, вызвать доверие? И где удобнее прятаться, как не на самом виду? Так что он пошел в клуб, в такой, где его никто не знал – он назывался «Грязный Эрни и его голое шоу», и хозяйка, – кстати, женщина, дополнительный момент возбуждения для него, – тут же взяла его на работу. Через два месяца он уже был управляющим. Еще бы! Он был пунктуален и вкалывал на совесть. Но времени не терял – приглядывался к танцовщицам, решал, с которой начнет. И тут в клуб поступила Бет Стинсон с подружкой. Подружка недолго продержалась, ушла, но Стинсон оказалась шлюхой от природы – танцевала под прозвищем Сисястая Бет, и не зря. Фигура – потрясная. Компактная, но подержаться было за что. И наивная – только что из школы.
Он не спешил – познакомился с ней, подружился, вызвал к себе доверие. Болтал с ней между ее выходами на сцену и работой в комнате для ВИП-персон. Когда ее подружка ушла из клуба, Стинсон стало не с кем поговорить, кроме него. Скоро она так к нему привыкла, что стала сообщать ему даже самые интимные подробности своей жизни – например, что она была проституткой, в чем он и так почти не сомневался. Прямо как его мамаша. Она сказала, что это только для заработка, чтобы по счетам платить. Но он-то знал, что к чему. Шлюха – она и есть шлюха. Их к этому тянет.
