Конечно, то был всего лишь сон. Так сказали врачи, и ему нечем было им возразить. Пожалуй, для него самого было бы лучше принять все случившееся как сон тогда старые кирпичные трущобы и смуглые лица иноземцев не повергали бы его в такой ужас. Но сны не врезаются в память настолько, что никакая сила на свете не может потом вытравить из памяти мрачные подземные склепы, гигантские аркады и бесформенные тени адских создаий, что чередою проходят мимо, сжимая в когтях полуобглоданные, но все еще живые, тела жертв, вопиющих о пощаде или заходящихся безумным смехом. Там, внизу. дым благовоний смешивался с запахом тлена, и в облаках этих тошнотворных ароматов, проплывавших в ледяных воздушных струях, копошились глазастые, похожие на амебы создания. Темные, маслянистые волны бились об ониксовую набережную, и один раз в их мерный шум вплелись пронзительные, дребезжащие звуки серебряных колокольчиков, приветствовавших появление обнаженной фосфоресцирующей твари (ее нельзя было назвать женщиной), которая, идиотски хихикая, выплыла из клубившегося над водой тумана, выбралась на берег и взгромоздилась на стоящий неподалеку резной позолоченный пьедестал, где и уселась на корточки, ухмыляясь и оглядываясь по сторонам.
Во все стороны от озера расходились черные, как ночь, тоннели, и могло показаться, что в этом месте находится источник смертельной заразы, которой в назначенный час предстоит расползтись по всему свету и затопить города и целые нации зловоною волною поветрия, пред которым побледнеют все ужасы чумы. Здесь веками назревал чудовищный гнойник Вселенной, и сейчас, когда его разбередили нечестивыми ритуалами, он готовился начать пляску смерти, цель которой состояла в том, чтобы обратить всех живущих на земле во вздутые пористые свертки гниющей плоти и крошащихся костей, слишком ужасные даже для могилы. Сатана правил здесь свой Вавилонский бал, и светящиеся, покрытые пятнами разложения руки Лилит были омыты кровью невинных младенцев. Инкубы и суккубы
[24]
возносили хвалу Великой Матери Гекате
[25]
, им вторило придурочнос блеянье безголовых имбецилов. Козлы плясали под разнузданный пересвист флейт, а эгипаны
[26]
, оседлав прыгавшие, подобно огромным лягушкам, валуны, гонялись за уродливыми фавнами. Естественно, не обошлось и без Молоха
[27]
и Астарты
[28]
ибо посреди этой квинтэссенции дьяволизма границы человеческого сознания рушились и его взору представали все ипостаси царства зла и все его запретные измерения, когда-либо являвшиеся или прозревавшиеся на земле. Ни созданный человеком мир, ни сама Природа не смогли бы противостоять натиску этих порождений тьмы, освобожденных от своих сумрачных узилищ, равно как ни крест, ни молитва не смогли бы обуздать вальпургиеву пляску ужаса, развязанную тщеславным схолистом, подобравшим ключ к наполненному дьявольским знанием сундуку, который ему принесла невежественная азиатская орда.
Внезапно эту исполненую фантазмов тьму прорезал яркий луч света, и посреди адского гвалта, поднятого богопотивными тварями, Мелоун расслышал плеск весел. Он становился все громче, и вскоре на мутной поверхности озера появилась лодка, на носу у которой был установлен зажженный фонарь. Она пришвартовалась у массивного, вделанного в осклизный булыжник набережной кольца и извергла из своих недр толпу смуглых, странной наружности людей, тащивших на плечах тяжелый, завернутый в простыни куль. Они бросили его к ногам обнаженной фосфоресцирующей твари, что восседала на резном золотом пьедестале, и та довольно захихикала и похлопала по нему рукой. Затем вновь прибывшие развернули куль и извлекли из него полуразложившийся труп дородного старика со щетинистой бородой и всклокоченными седыми волосами, который тут же и прислонили стоймя к пьедесталу. Фосфоресцирующая тварь издала еще один идиотский смешок, после чего люди с лодки достали из карманов какие-то бутыли и, окропив ноги мертвеца наполнявшей их красной жидкостью, передали их твари. Она принялась жадно пить.
В то же самое мгновение в одном из бесконечных сводчатых тоннелей раздались треск и тяжелое сопение раздуваемых органных мехов, и через секунду из его темного зева вырвались низкие надтреснутые звуки нечестивой мелодии, дьявольским образом пародирующей святые гимны. Все вокруг пришло в движение: козлы, сатиры, эгипаны, инкубы, суккубы, лемуры, амебы, кособокие лягушки, ревуны с собачьими мордами и просто безмолвные тени все это кошмарное сборище образовало своего рода процессию и под предводительством отвратительной фосфресцирующей твари, что до того, хихикая, сидела на золотом троне, а теперь важно выступала, сжимая в руках окоченевший труп дородного старика, направилось туда, откуда доносились холодящие душу звуки. Участники процессии скакали и кривлялись в приступе дионисийского безумия, им вторили танцующие в хвосте колонны странные люди с лодки. Ослепленный, растерянный, потерявший уверенность в своем земном или каком-либо ином существовании Мелоун автоматически сделал было несколько неуверенных шагов вслед удалявшемуся шествию, но тут же пошатнулся и, хватая руками воздух, повалился на мокрый холодный булыжник набережной, где и лежал, задыхаясь и дрожа всем телом, в то время как нарастающие звуки демонического органа постепенно поглощали издаваемые процессией визг и вой, и барабанный бой.
До его притупленного ужасом слуха доносились обрывки непристойных песнопений и отдаленные отзвувки невнятных квакающих голосов. Пару раз он слышал, как вся компания принималась выть и стенать в богохульственном экстазе. Однако вскоре все эти звуки сменились мощным, изрыгаемым тысячами глоток речитативом, в котором Мелоун узнал ужасную греческую надпись-заклинание, что ему довелось прочесть однажды над кафедрой старой, служащей ныне танцевальным залом церкви.
О друг и возлюбленный ночи, ты, кому по душе собачий лай (в этом месте адское сборище испустило отвратительный вой) и льющаяся кровь (здесь последовали душераздирающие вопли вперемешку со звуками, которым нет названия на земле), ты, что крадешся в тени надгробий, (затем, после глубокого свистящего выдоха) ты, что приносишь смертным ужас и взамен берешь кровь, (далее, вслед за короткими, сдавленными воплями, исшедшими из неисчислимого множества глоток) Горго, (и эхом повторенное) Мормо, (и затем в исступлении эксатаза) тысячеликая луна, (и на выдохе, в сопровождении флейт) благоволи принять наши скромные подношения!
Завершив песнопение, вся компания разразилась бурным весельем. К их крикам примешивались страннные свистящие звуки, похожие на змеиное шипение, и на секунду за общим гвалтом не стало слышно даже органа, который на протяжении всей церемонии не переставал оглашать воздух своим басовитым дребезжанием. Затем из бесчисленных глоток вырвался вопль восхищенного изумления, и стены тоннеля затряслись от оглушительных криков, лая и блеяния в зависимости от того, каким органом та или иная тварь выражала свой восторг, общий смысл которых сводился к бесконечному повтору пяти жутких слов: Лилит, о Великая Лилит! Воззри на своего Жениха! Новые вопли, шум борьбы и из тоннеля донеслись быстрые влажные шлепки, как если бы кто-то бежал босиком по мокрому камню. Звуки эти явственно приближались, и Мелоун приподнялся на локте, чтобы лицом к лицу встретить это новое испытание своему рассудку.
