Когда мы видим изображение, информация передается через глаза в таламус, потом в зрительную кору, а оттуда в область формирования воспоминаний и в лобную кору. Под воздействием аяуаски зрительная кора получает информацию не от глаз, а из внутреннего мира. Этот обратный поток информации лежит в основе галлюцинаций. Во время психоделического видения нейронный контур начинается в префронтальной коре, передается в память, а оттуда поступает в зрительную кору. Благодаря еще не открытому механизму происходит химическая трансформация мозга и возникает проекция воспоминаний на зрительную кору, как если бы воспроизводился чувственный опыт, который привел к появлению этих воспоминаний. В результате под воздействием аяуаски зрительная кора возбуждается с почти одинаковой интенсивностью как от наблюдаемого, так и от воображаемого зрелища, что придает воображению большую реалистичность. Без наркотика зрительная кора значительно сильнее реагирует на зрение, чем на воображение.
Аяуаска также активизирует поле Бродмана № 10, которое образует мост между внешним миром восприятия и внутренним миром воображения. Это объясняет еще один характерный эффект аяуаски. Люди, принимающие наркотик, обычно чувствуют, что находятся вне своего тела. Граница между внешним и внутренним миром становится более зыбкой и расплывчатой.
Сон Хоффмана
В 1956 году Роже Эйм, директор Национального музея естественной истории в Париже, вместе с Робертом Уоссоном совершил экспедицию в Уаутла-де-Хименес в Мексике для определения и сбора грибов, используемых в целительских и религиозных обрядах племени масатеков. По возвращении в Париж Эйм связался со швейцарским химиком Альбертом Хоффманом, так как нуждался в биохимическом анализе священных грибов. Хоффман был идеальным кандидатом на эту роль. За десять лет до этого, после случайного приема 250 микрограммов лизергиновой кислоты, недавно синтезированной в его лаборатории, он совершил первый кислотный трип
[66] в современной истории, пока ехал домой на велосипеде.
Пока Хоффман выяснял, что волшебной молекулой в собранных грибах был псилоцибин, Уоссон опубликовал в журнале «Лайф» статью под названием «Поиски волшебного гриба», в которой рассказал о своих путешествиях в мексиканскую пустыню вместе с Эймом. Статья произвела фурор, а псилоцибин перестал быть объектом исключительно культа масатеков и превратился в икону западной контркультуры 1960-х годов.
Лизергиновая культура оказала огромное влияние на поколение битников и таких интеллектуалов, как Аллен Гинзберг, Уильям Берроуз и Джек Керуак. Они основали движение, стремившееся к радикальному изменению многих аспектов культуры и человеческого мышления. Тимоти Лири со своим Гарвардским Псилоцибиновым Проектом присоединился к «лизергиновому поколению» и возглавил научное исследование преображающих эффектов псилоцибина.
Три человека, стоявшие у истоков псилоцибиновой революции, играли значительную роль в науке и экономике, политике и культуре. Уоссон был вице-президентом JP Morgan
[67]; Эйм удостоился звания великого офицера Ордена Почетного легиона, наряду с другими громкими французскими титулами, а Хоффман был топ-менеджером Sandoz (одной из ведущих фармацевтических компаний) и членом Нобелевского комитета. Однако в определенном смысле, с учетом чрезвычайно амбициозных целей, заявленных с самого начала, их труды пошли прахом.
За всплеском энтузиазма и десятилетием исследований последовало почти полвека летаргии, когда псилоцибин почти исчез с научного горизонта. В последние несколько десятилетий причуды разума считались приемлемыми, если их источником были сновидения или необычное строение мозга, и фармакологические исследования природы разума практически прекратились. Однако положение меняется, во многом благодаря жарким дебатам о наркотиках, политике, психиатрии и науке, происходившим в Британии за последние десять лет.
Лед тронулся в 2008 году, когда Дэвид Натт, тогда профессор нейропсихологии и фармакологии в Имперском колледже Лондона, был назначен председателем Консультативного совета по борьбе с употреблением наркотиков. На этом престижном и ответственном посту Натт вступил в ожесточенную дискуссию с правительственными чиновниками о критериях оценки вреда и политике употребления и злоупотребления наркотическими препаратами.
Он утверждал, что (1) законодательство о наркотических препаратах должно быть основано на научных доказательствах причиняемого ими вреда и (2) следует избегать черно-белых аргументов о вреде или безвредности наркотиков и перейти к количественной оценке уровня, масштаба и типа вреда. С этой целью он предложил классификацию параметров, отражающих разные аспекты негативного воздействия наркотиков: вред здоровью, привыкание, опасность для общества и так далее. На основе этой классификации Натт с коллегами пришел к выводу, что некоторые легальные наркотики, включая табак и алкоголь, наносят больше ущерба, чем нелегальные – ЛСД, экстази или марихуана. В случае с марихуаной дело дошло до крупной публичной и политической конфронтации с правительством, которое игнорировало эти рекомендации и перевело ее из класса C в класс B (то есть классифицировало марихуану как наркотик повышенного риска, требующий более жесткого контроля). В общественных СМИ, научных и медицинских журналах Натт утверждал, что это решение политически мотивировано и идет вразрез с эмпирическими, научно обоснованными свидетельствами.
В скандально знаменитой статье Натт выдвигает идею сравнения опасности наркотиков с другими областями жизни, где мы до некоторой степени идем на известный нам риск ради удовольствия. Затем он оценил риск «эквази» в контексте вреда для здоровья, привыкания, отвлечения от работы и возможных финансовых проблем для семьи. Продемонстрировав, что риск употребления этого нового наркотика сопоставим с рисками от экстази, Натт раскрыл секрет неведомого болезненного пристрастия: «эквази» – это просто-напросто верховая езда.
После жарких дебатов Натт был уволен со своего поста министром внутренних дел. С тех пор он продолжал свои попытки развернуть рациональную и основанную на фактах дискуссию о вреде и возможном использовании наркотиков. Он вернулся в лабораторию, где несколько лет спустя познакомился с моим другом и коллегой Робином Кархарт-Харрисом. Вместе они подхватили эстафетную палочку, несколько десятилетий назад выпущенную Уоссоном, Эймом и Хоффманом, и начали новую программу по изучению организации мозговой активности во время псилоцибинового трипа.
Теперь в лаборатории Дэвида Натта проводятся разные эксперименты в этой области. Масатекские и амазонские ритуалы различаются по видам используемого сырья (грибы, или кустарники и лианы), активным средствам (псилоцибин, или ДМТ и ИМАО), по типу психологической трансформации и перестройки мозговой активности после употребления наркотика.
Псилоцибин изменяет организацию мозговой активности в пространстве и времени. Мозг спонтанно формирует последовательность разных состояний. В каждом из них активируется, а затем деактивируется определенная группа нейронов, уступая место новому состоянию, подобно движущимся облакам, которые образуют фигуру, а потом рассеиваются и образуют новые формы. Последовательность состояний мозга отображает поток сознания. Под действием псилоцибина мозг проходит через большее количество состояний, как будто ветер заставляет облака быстрее видоизменяться и принимать новые формы.
