– Господи Иисусе, – произнесла она. – Это удар ниже, блин, пояса, Тим.
– Да ну? – спокойно отозвался тот. – Ты слышишь эту историю про то, как Рэндал Келлауэй изводит черного юнца. Ты слышишь о том, как он измордовал черного солдата в армии. Нынче он герой, его уже сам Джэй Риклз обнимал по телевизору и называл хорошим парнем с оружием. Если историю о Келлауэе развалить, ты могла бы опорочить их обоих. Двоих достать одним выстрелом.
– Нет, Тим. Слова не пули. Вот когда Ясмин Хасвар с ее малышом падают на пол, тогда двоих достают одним выстрелом.
Тим Чен твердо и сильно ударил по двум клавишам. Одна из них давала команду «удалить».
– Обоснуй мне надобность наплевать на его военный послужной список, и мы дадим это прямо в следующей заметке. Только личные твои мотивы для обоснования не годятся.
Внезапный и глубокий укол боли в животе поразил ее. Уже на губах повисла ругань, обращенная к редактору, но она ее не произнесла. Уже на губах толпились слова: Тим, это до того, блин, нечестно, – но и этого она не высказала. Развернулась и побежала, опять побежала вниз по ступеням, потому как в сознание вцепилась мысль, что вовсе это не нечестно, и может, если двигаться побыстрее, то и получится убежать от стыда, оставить его у себя за спиной, наверху, на лестничной площадке рядом со своим другом и редактором.
Когда она добралась до нижних ступенек, Шэйн Вольф заметил:
– Тебя тоже дым терзает, а?
– Что?
– Глаза у тебя, – пояснил он, указывая пальцем. – Ты тоже плачешь. Дать тебе мой платок?
Она выхватила платок из его руки и вытерла лицо:
– Спасибо.
– Я тут вполне приличный бар знаю на крыше, – сказал Шэйн. – Пятью этажами выше. Я на лифте поднялся бы, а ты пробежалась бы, наверху встретимся и пива выпьем. Отличное получилось бы упражнение.
– Трудно из дома выбраться, когда у тебя восьмилетний ребенок, – сказала она. – У меня хватит монет заплатить тебе за отчет по баллистике или заплатить няньке-сиделке, но заплатить и за то, и за другое у меня денег нет.
– И что? Тогда за отчет тебе платить не придется. И за пиво тоже.
Она легонько ткнула его в грудь. Развернулась. И опять пошла вверх по лестнице:
– Это мило с твоей стороны, Шэйн, но я не хочу одалживаться. И перестань пялиться на мое седалище.
Лантернгласс проскочила дюжину ступеней, когда приостановилась и оглянулась. Шэйн Вольф стоял в открытой двери на автостоянку, прикрывая рукой глаза, чтоб оградить их от вида ее седалища.
– Так… погоди-ка, – окликнула она его. Остановилась и встала, уперев в бедра сжатые кулачки. – Четыре выстрела, когда она убила Льюиса и Хасваров. Пауза. Потом еще два, когда Келлауэй заходит в магазин и убивает ее. Еще одна пауза. Потом еще один, когда Бекки Колберт расстреливает Боба Лутца. Семь выстрелов за… сколько? Пять минут?
– Примерно так, – кивнул Шэйн.
– Хм, – произнесла она и, повернувшись, стала подниматься дальше.
Когда она добралась до верхних ступеней, Тим Чен все еще сидел на площадке спиной к двери запасного выхода, держа ее ноутбук.
– Хочу извиниться, – заговорил он. – За то, что наговорил тебе минуту назад.
– Не извиняйся, – отмахнулась она. – Просто вставь текст обратно.
Редактор тяжко вздохнул:
– Не вижу ни одного веского повода хотя бы заигрывать с мыслью опорочить малого.
– А как тебе такое? – сказала она. – Копы утверждают, что Колберт стреляла четыре раза, три – в Роджа Льюиса, раз – в Ясмин с ее малышом. Минутой позже в магазине появляется Келлауэй и стреляет дважды, раз, попадая в нее, раз, промахиваясь. Наконец, примерно через минуту после этого раздается последний выстрел, тот, что убивает Боба Лутца. Это то, о чем сообщается в отчете по баллистике.
– Допустим.
– Но есть свидетель – доподлинный очевидец, – который все это слышал. И он заявил, что прозвучало три выстрела… пауза… затем два… пауза… затем еще два.
– И что? Твой ушастик был перепуган до смерти и перепутал. Случается сплошь и рядом.
– Он своей девчушке эсэмэски слал. После каждого пистолетного выстрела. И был уверен: три, два, два. А не четыре, два, один.
– Даже в голову взять не могу, что бы это значило.
– Это значит, что после выстрела, убившего Боба Лутца, был еще один. Объясни это.
Объяснить Тим Чен не сумел. Сидел, постукивая пальцем по краю ноутбука.
– Твой свидетель показал тебе тексты сообщений, подтверждая, что слышал то, что, как уверяет, слышал, когда слышал это? Ты сама видела время отправки?
– Нет, – призналась она. – Мне нужно было Дороти из теннисного лагеря забрать. Не выдалась возможность взглянуть на сообщения. Только я уверена: если я попрошу, он ими поделится.
Тим кивнул и сказал:
– Лады. Что ж. Это может быть интересно. Не пойму только, какое это отношение имеет к никчемному военному послужному списку Рэндала Келлауэя.
– Никакого.
– Так зачем принижать его службу? Даже походя?
– А трахнуть его и посмотреть, что произойдет. Можно куда как много нарыть про человека, трахнувшись с ним.
– Да-а? Ты этому в школе журналистики выучилась, Айша?
– Это не школа журналистики, братец, – парировала та. – Это древняя школа.
12 июля, 18 час. 13 мин.
Запись для шоу Билла О’Рейли велась в той же студии, где они записывали беседы для «Разных историй» и 20/20. Когда Риклз с Келлауэем вышли в теплый, задымленный вечер, их поджидала Айша Лантернгласс. Она преградила им путь до того, как они дошли до припаркованного рядом пикапа Риклза.
– Приветствую вас, – произнесла журналистка. – Не уделите ли десять минут для вашей местной газеты? Или мне надо телешоу вести, чтоб вы со мной побеседовали?
Она усмехнулась, показывая очень белые зубы, насмехалась над ними, вполне, в общем-то, по-свойски. Была она опрятно и к лицу одета: голубые джинсы, черный топ-безрукавка, сандалии на ремешках. Дочку с собой прихватила, что, по мнению Келлауэя, было дешевым трюком. Девочка сидела на капоте «Пассата», что как рухлядь не имел себе равных в мире. На дочке ее была вязанная крючком шапочка с кошачьей мордочкой и торчащими по бокам серыми кошачьими ушами. Малышка не обращала на взрослых внимания, листала странички книжки с картинками.
Джэй Риклз заулыбался, морщинки на его покрытом рубцами лице углубились. Он подтянул ремень.
– Айша, я получил ваше голосовое сообщение. Связаться с вами значится среди моих первостепенных дел вот уже три дня. Хотите, свяжитесь с моим секретарем, посмотрим, может, удастся отыскать в распорядке местечко для вас?
– Это здорово, – сказала журналистка. – Если вы уделите мне десять минут прямо сейчас, а потом через пару дней мы сможем устроить более продолжительную беседу, – это было бы идеально.
