Все уменя в порядке.
10 час. 43 мин.
По-прежнему в порядке.
10 час. 44 мин.
Черт. Еще выстрел.
10 час. 45 мин.
О Боже. О Боже.
10 час. 45 мин.
Не очень секу, что теперь происходит.
10 час. 46 мин.
И еще один выстрел.
10 час. 46 мин.
ОКможет тебе лучше уносить ноги
10 час. 46 мин.
Я в порядке. Не хочу фраппучино оставлять.
10 час. 47 мин.
ЧТО ТЫ СКЗЛ ЗАСРАНЕЦ?
10 час. 47 мин.
У меня тут два фраппучино. С ними мне не убежать. Расплескаю.
10 час. 48 мин.
Ненавижу тебя. До жути.
10 час. 49 мин.
Были там и еще записи, но больше Окелло о выстрелах не упоминал. В 10 час. 52 мин. прибыли полицейские, и ему наступили на руку – меньше чем через двадцать минут после того, как прогремел первый выстрел, но слишком поздно, чтобы изменить то, что произошло.
По версии полиции Сент-Поссенти, Бекки Колберт трижды пальнула в своего босса и один раз в миссис Хасвар и ее ребенка. Зашел Келлауэй, дважды выстрелил, пригвоздил первым Колберт и дал промах на втором. Затем последний выстрел, когда Колберт вновь поднялась, чтобы застрелить Боба Лутца. Всего семь выстрелов.
А вот по отметкам времени на телефоне выстрелы распределились по-другому, не соответствующе. Три, потом чуть позже два (и что-то упало. Что? Может, компьютер?), а потом один, а после еще один. У Лантернгласс были кое-какие соображения, что бы это могло значить, но с ними она и не подумала бы выходить к прессе. Не была уверена, что Тим Чен позволил бы ей хотя бы указать на несоответствия между эсэмэсками Окелло и официальным отчетом.
Она отдала Окелло его телефон и сунула в карман свой собственный.
– Понадобятся снимки любых из них – без проблем, – сказал Окелло.
– Возможно, – ответила Лантернгласс. – Дай мне переговорить с редактором и прокатать на нем пару вариантов.
Дороти поскакала к порогу «Лидз» и остановилась прямо внутри охранного заграждения. На ней красовалась енотовая шапочка с лапками и мордой енота. Не меховая шляпка с хвостом, а скорее похожая на фигурку енота для кукольного театра, только надетую не на руку, а на голову.
– Нет, – отрезала Лантернгласс, и улыбка Дороти мигом исчезла, сменившись уродливой сердитой гримасой.
– Двадцать процентов скидки, – протянула она.
– Нет. Положи обратно. – Айша набирала номер редакции.
– Мне надо пописать, – завела Дороти.
– Потерпи минуточку, – отозвалась Лантернгласс.
– У них в «Лидз», наверное, есть туалет для своих, – сказал Окелло. И дернул головой в сторону укурка с пышной шевелюрой. – Слышь, бро. Не против, если малютка в ваш туалет сбегает?
Укурок медленно смежил веки, раскрыл их и произнес:
– Без проблем, чел. Действуй.
Дороти, надменно танцуя, двинулась было обратно в «Лидз».
– Не, погодь, – произнес укурок сонливым голосом. Вид у него был, словно его только что разбудили. – Блин. Там ремонт. Мы три месяца упрашивали их смыв наладить. И лишь после массового отстрела у них наконец-то время нашлось.
Дороти обернулась на мать, широко раскрыв глаза: и что теперь?
– Подожди, – прошипела Лантернгласс: как раз Тим Чен ответил на вызов.
– Айша, – заговорил Тим безо всяких вступлений, – ты слышала?
– О чем?
– О распоряжении эвакуироваться. – Голос Тима звучал безмятежно, почти мягко. – Сорок минут назад звонили из пожарной службы парка и передали официально. Нам надлежит очистить редакцию к десяти часам завтрашнего утра.
– Дресня.
– У меня дресни никогда не бывает, – уверил ее Тим.
– Это и вправду так. Ты мужик с крепчайшим запором из всех, кого я знаю.
– Нужно, – сказал Тим, – чтобы ты сюда вернулась. Все съезжаются, я под страхом виселицы убедил Шэйна Вольфа упаковать наши компьютеры. Деревья горят уже ближе четверти мили от нас, а ветер набирает силу.
– Мы лишимся здания? – спросила она. И сама удивилась собственному спокойствию, хоть тревога ее и была гладкой, но она тяжким грузом придавила желудок, словно проглоченный камень-голыш.
– Скажем так: нам не могут пообещать спасти его.
– Как быть с церемонией зажжения свечей? – спросила Лантернгласс.
– Ее телевидение покажет. Сможем посмотреть ее, когда появится возможность.
– У нас получится завтрашний номер выпустить?
Когда Тим Чен отвечал, голос его был надсадным, почти грубым. Она никогда не слышала, чтоб он разговаривал в таком тоне:
– Задницу раздерем, а выпустим. Эта газета выходила каждый будний день с 1937 года, и я не собираюсь становиться первым редактором, который подведет всю команду.
– Буду обратно, как только выберусь отсюда, – пообещала ему Лантернгласс. Она отключилась и огляделась в поисках дочери.
Она ожидала найти Дороти опять в «Лидз» роющейся в шапках. Но дочь ее сидела с Окелло на стальной скамейке чуть дальше по проходу – оба расположились точно на том месте, где устроился Рэндал Келлауэй почти ровно неделю назад после стрельбы в «Бриллиантах посвящения».
Но вот в «Лидз» еще кое-кто появился: тщедушный пожилой азиат в замызганном комбинезоне ремонтника. В одной руке он держал гаечный ключ, с которого стекала вода, и махал им укурку, бормоча что-то низким, почти сердитым голосом.
– Все в порядке? – спросила его Лантернгласс.
Ремонтник умолк и обратил свой суровый взгляд на нее. Укурок при этом застенчиво пожал плечами.
– Я скажу вам то, что ему сказал. Тот, кто последний пользовался этим туалетом, – говорил ремонтник, размахивая гаечным ключом, – оставил в нем кое-что. Думаю, кому-то необходимо взглянуть на это.
Укурок успокаивающим жестом поднял руку:
– И как я уже и говорил, придурок. Что бы оно ни было, это не мое. Как на духу. Я в торгцентре никогда не гажу.
10 час. 28 мин.
Когда Келлауэй направил свой «Приус» во дворик, усыпанный давленными ракушками, Джэй Риклз уже сидел в кабине своего пикапа, держа дверь открытой и положив ноги на хромированную приборную панель. Келлауэй вылез из своей машины и забрался в грузовичок шефа полиции.
