Я подхожу ближе, и вот что я вижу.
На правом запястье я вижу идентификационный браслет, на котором записано ее имя и семизначный госпитальный номер – номер набран более крупным шрифтом, чем имя. Аппарат проталкивает воздух в легкие через трубку, введенную в трахею. На палец надет серый пульсоксиметр, с помощью которого измеряют насыщение крови кислородом. На штанге капельницы висит мешок с физиологическим раствором; дозаторы вводят в вену необходимые лекарства, на коже шеи виден катетер, введенный в центральную вену справа; через катетер в кровь вводят лекарства, позволяющие стабилизировать артериальное давление. Катетер из мочевого пузыря выведен в пластиковый мешок, подвешенный к функциональной кровати. На ногах больной темно-синие давящие чулки, предотвращающие образование тромбов в венах нижних конечностей.
На предплечьях рубцы. В последнее время Шарлотта носила платья с длинными рукавами, и родители ни о чем не догадывались.
Однако, несмотря ни на что, сквозь все это прогладывает узнаваемое лицо. Да, кожа бледна, руки отечны, а на левом виске рваная рана. Но даже в коматозном состоянии это человеческое существо выглядит как Шарлотта. Точно так же, как и все мы выглядим сами собой, несмотря на физические изменения – мы все равно сохраняем свои прежние, привычные тела. Клетки делятся, волосы седеют, колени изнашиваются – но наше тело остается достаточно устойчивым для того, чтобы другие узнавали нас, а мы узнавали самих себя. Для тех, кто ее знает, она и в этом облике остается Шарлоттой, даже с отеками и ссадинами.
[46]
Когда родные и близкие Шарлотты будут посещать ее в отделении интенсивной терапии, они будут проходить мимо коек с другими пациентами до тех пор, пока не увидят ее и не скажут: «Это она». Если человек погибает в автомобильной катастрофе, то членов семьи просят опознать труп в морге, и люди говорят: «Да, это он». В этой фразе сгусток эмоций, вызванных всем, что говорил и делал погибший, кем и каким он был. В полицейском участке свидетель указывает на опознании: «Это сделала она, да, это была она». Ее тень, ее отпечатки пальцев, ее отражение в зеркале – короче, она сама. Это есть узнавание или распознавание. Быть похожим – это вопрос идентификации, но оставаться самим собой с течением времени – это вопрос идентичности.
Возможно, что у родных и близких Шарлотты нет иного выбора, нежели попытаться как-то привязать ее идентичность к ее физическому телу. Однако, если бы они смогли каким-то образом спасти память, личность, историю, моральные качества Шарлотты и пересадить их в какое-то другое тело, то, наверняка, Шарлоттой стал бы кто-то другой.
Но сейчас они видят ее прошлое и ее потенциальное будущее, видят сложное смешение того, что было, и того, что может стать ее жизнью. Идентификация сталкивается с идентичностью.
Но я здесь только для того, чтобы определить прогноз заболевания Шарлотты, решить, надо ли продолжать искусственную вентиляцию, или можно отключить Шарлотту от аппарата.
Я свечу фонариком в ее глаза. Зрачки остаются широкими. Я осторожно прикасаюсь мягкой кисточкой к роговице – она мигает; мигательный рефлекс сохранен. Я проверяю другие рефлексы, ищу признаки возможного выздоровления.
Решено не отключать Шарлотту от вентилятора.
Лицо тождества
Лицо. В лице всегда есть нечто особенное, что-то своеобычное. Именно в лице Шарлотты ее родные и близкие, в отсутствие какой-то связи с ней, продолжают видеть ее. Лицо внушает родственникам ощущение тождества, когда больше не на что опереться. На лице написано, кто мы и откуда пришли. На лице отпечатались наши предки, наши родители, запечатлена наша расовая принадлежность, этническая принадлежность, возраст, эмоции, выражение и способность к общению.
Что все это может означать для находящегося в бессознательном состоянии человека, чье лицо почти утратило всякое сходство – возможно, из-за травмы лица – с лицом на заключенной в рамку фотографии, стоящей на столике у кровати. На фотографии мы видим лицо во время выпускного акта или во время празднования двадцать первого дня рождения. Это лицо из мыслей, воспоминаний и надежд.
Представьте себе лицо Шарлотты, изуродованное в автомобильной аварии – означало бы это, что она стала собой в меньшей степени, чем была? Когда воспоминания, память, история жизни, личность недоступны для семьи, то, по крайней мере, лицо дает ощущение тождества. Но что бы сталось, если бы и лицо было обезображено до неузнаваемости?
Чтобы ответить на этот вопрос, я сейчас отведу вас в мир трансплантации лиц.
В июне 2007 года бывший муж избил Кармен Блэндин Тарлтон бейсбольной битой и облил ее промышленным щелоком. Ожог захватил 80 процентов поверхности тела, включая веки, верхнюю губу и левое ухо. В новостных программах зрителей предупреждали о страшном виде ее ожогов.
Лицевую трансплантацию выполняют отнюдь не только с эстетической целью, но и с целью улучшения функции. Надо восстановить способность дышать, жевать, говорить, моргать глазами и улыбаться. Главным вопросом, вызвавшим озабоченность Королевского Хирургического Колледжа в Англии в 2004 году, стал вопрос о сохранении идентичности. С точки зрения специалистов колледжа было бы неразумно прибегать к трансплантации лица без проведения дополнительных исследований: «Искажение внешнего вида чьего-либо лица, в особенности, если оно окажется неузнаваемым, представит серьезную опасность для сохранения образа тела и может вызвать тяжелый душевный кризис. Реакцией на такое драматическое изменение может стать ощущение сродни чувству утраты, результатом чего будет реакция горя с длительным процессом адаптации». Выражения лиц влияют на наше взаимодействие с другими людьми, отметили они, но, помимо этого, они влияют и на наше самочувствие. Выражения лица влияют на наше настроение больше, чем какие-либо иные факторы.
В интервью журналу «Нью Сайентист» Тарлтон сказала, что после лицевой трансплантации (выполненной после восстановления зрения – в течение двух лет после нападения она была неспособна видеть) она чувствовала, что потеряла себя, что пользуется чужим лицом: «Я не видела в зеркале человека, которым была прежде. Изменился даже цвет глаз. Я не видела себя. Это было ужасно»144.
Обезображенный человек очень остро ощущает утрату идентичности, пусть даже и временно (это не неизбежно, ибо человеческие переживания уникальны). Но Тарлтон пришлось смириться не только с уродством, но также и с новой идентичностью, примирить свою самость с самостью человека, который больше не существовал.
