Шевач и Сакагути показали в 1998 году, что Т-супрессоры способны подавлять иммунный отклик, если вести эксперимент в лабораторной посуде
[617]. Эти эксперименты было проще поставить и легче толковать — по сравнению с проводимыми в живых организмах; и такие исследования убедили еще больше ученых, что Т-супрессоры существуют. Но трудности оставались. Все исследования производили на животных или с животными клетками, а на человеке ничто из обнаруженного доказано не было. Возможно, по той простой причине, что с этими клетками работало слишком мало лабораторий — вследствие великих и долгих сомнений в существовании Т-супрессоров
[618]. Наконец, в 2001 году — через три десятилетия после того, как впервые возникла гипотеза о существовании Т-супрессоров, — шесть разных групп ученых разом определили Т-супрессоры в человеческом организме
[619].
Сейчас кажется странным, что Т-супрессоры так долго не находили места в иммунологии. Когда прогнозы о них оказались отчасти ошибочными, научное сообщество словно выплеснуло вместе с водой и дитя
[620]. Ключевая неувязка состояла в том, что тогда еще не сложились методы выделения Т-клеток, иначе их можно было бы изучить подробно. Однако с моей точки зрения у этого недоразумения есть другая причина: ученые того времени были скоры на расправу. Теперь-то сложность иммунной системы подсказывает: нельзя ждать, что все толкования любого эксперимента окажутся верными. Мы стали лучше осознавать свою «ограниченную способность правильно понимать любую статью», как выразился Рон Джермен, коллега Шевача из Национального института здравоохранения
[621]. Вызревает наше научное знание, а вместе с ним — и психология научного сообщества.
Когда существование Т-супрессоров человека оказалось общепринятым, название «Т-супрессор» уже лет десять применялось как синоним дурной науки. Название пришлось заменить: новое имя — новое начало. С тех пор эти клетки называют Т-регуляторными, или Treg
[622] (произносится «ти-рег», как в «тираннозавр рекс»). Спустя десятилетия созерцания теней Т-регуляторных клеток они наконец стали центром внимания, и их наконец сочли важнейшей составляющей нашей иммунной системы. Они — стражи галактики
[623].
* * *
Следующий рывок вперед в нашем понимании Т-регуляторных клеток и аутоиммунных болезней происходит из очень неожиданного источника — из Манхэттенского проекта. В ответ на успешное производство первой в истории человечества атомной бомбы и чтобы разобраться в последствиях радиационного облучения, в 1947 году в Национальной лаборатории Оук-Ридж основали генетическую лабораторию млекопитающих. Эта лаборатория стала громадным исследовательским предприятием, длившимся почти шестьдесят лет. На пике развития Корпус-9210, известное под названием Мышиный дом, располагало шестьюдесятью шестью помещениями, где содержалось 36 000 клеток, в каждой обитало от одной до шести однополых взрослых мышей
[624]. Было дело, глава института Билл Расселл загрузил клетки с мышами в старый «форд» и поехал на ядерные испытания в Неваду. Мышей оставили в камерах облучения в пустыне во время испытания атомной бомбы. Затем Расселл вернул радиоактивных мышей в Оук-Ридж, где проанализировали последствия генных мутаций у этих животных
[625]. Потомки этих мышей, а также тех, которых подвергли облучению других типов или воздействию мутагенов, участвовали в бесчисленных экспериментах во множестве разных лабораторий. Вам остается решать для себя, был ли этот эксперимент жестоким или нет, был ли он необходим. Но он состоялся и просветил нас о рисках радиации, а также стал источником подопытных мышей, на которых, как на моделях, можно изучать генетические расстройства человека.
Одна из самых знаменитых мышиных колоний в Оук-Ридже родилась в 1949 году. Этих мышей воздействию никаких облучений или мутагенов не подвергали, но, по чистой случайности, из всех животных, выведенных в той лаборатории, эти мыши получились какие-то очевидно ненормальные. Органы, где скапливаются иммунные клетки, оказались у них увеличенными, и мыши передохли преждевременно. В 1991 году причину нездоровья тех мышей наконец поняли: они все страдали от свирепого аутоиммунного заболевания
[626]. То было время, когда генетический анализ давался нелегко, и понадобилось шесть лет, чтобы приблизительно определить у тех мышей мутировавший участок генома. На этом участке двадцать разных генов, последние из них проверяли по отдельности, и оказалось, что аутоиммунную болезнь сообщил мышам один-единственный ген
[627]. Его назвали forkhead box P3, сокращенно Foxp3 (такое неуклюжее название возникло из-за того, что похожий ген впервые изучили у плодовых мушек: мутация этого гена приводит к тому, что у мутировавших насекомых голова имеет вилообразные очертания)
[628]. В этот ген случайно ввели маленький фрагмент ДНК, и ген перестал работать как полагается, что и привело к аутоиммунному заболеванию
[629].
