Опять это слово. Подруги. Оно повисло в воздухе облаком угольной пыли. Нет. Прежде у нее никогда не было подруг. Так вот каково это. Иметь людей, с которыми можно поговорить. Людей, которым можно задать вопросы. Людей, которые сварят твоей больной маме чесночный суп.
А какая подруга она? Та, кто лжет им? Обманывает. Подруга, которая однажды покинет их, даже не объяснив, куда и почему ушла. Она ужасная подруга, и потому у нее раньше никогда никого не было. Она их недостойна.
– Не знаю, что сказать, – пробормотала Даньелл.
– Ничего и не надо говорить, дорогая, кроме «спасибо», – ответила миссис Хаклберри.
«Спасибо»…
Это слово она употребляла нечасто. Ей было некого благодарить, кроме себя самой. Некого, кроме Гримальди, который много сделал для нее, но не нуждался в благодарности. Она работала, чтобы отплатить ему. Никого не просила о помощи. И ей не предлагали помощь, что ее вполне устраивало. Ни обязательств, ни обещаний. Когда-то очень давно два человека, которым Даньелл доверяла, предали ее, но что-то подсказывало, что миссис Хаклберри и Мэри никогда не предадут.
– Спасибо за суп, – прошептала она, вставая и собираясь подняться наверх.
– Я очень рада, – ответила экономка. – А теперь поспешите к матери и не задерживайтесь там. Вам нужно выспаться. Завтра тяжелый день.
– Очень тяжелый, – поддакнула Мэри.
– Почему? – насторожилась Даньелл. – Что будет завтра?
– Разве леди Дафна не сказала? Она устраивает бал, – ответила миссис Хаклберри.
Глава 18
Даньелл заплатила лакею Найджелу, чтобы он оставил открытой заднюю дверь рядом с лестницей для слуг. Заверив Тревора, что ей не нужен помощник, чтобы нести суп, она провела весь вечер, читая матери. Той суп понравился. Ей даже стало лучше.
Даньелл оставалась у матери заполночь.
Вернувшись к дому лорда Кавендиша, она пролетела переулок, подобно призраку, взбежала на заднее крыльцо и тихо скользнула в незапертую дверь. И уже хотела поставить ногу на нижнюю ступеньку лестницы, когда из темноты раздался низкий голос:
– Поздняя ночь, вот как?
Инстинкт взял верх. Она выхватила нож из ботинка, развернулась и прижала руку к горлу человека, стоявшего во мраке в полушаге от нее.
– Могу откровенно признаться, что никогда в жизни не был более возбужден, чем в этот момент.
Прошло несколько секунд, прежде чем Даньелл удалось успокоить колотившееся сердце. Кейд! Конечно! Кому еще быть?
– Что вы здесь делаете? – возмутилась она.
– Хотел задать вам тот же вопрос. Прошлой ночью вы просто хотели выпить капельку портвейна. Теперь вытащили нож? Смотрю, не сидится вам на месте, – заметил Кейд.
– Прошу прощения.
Она отняла руку, отступила и сунула нож в ботинок.
– Не извиняйтесь. Я искренне наслаждался происходящим.
– Правда?
Девушка скрестила руки на груди и увидела его улыбку в луче лунного света, проникавшего в окно за ее спиной.
– Не многих я знаю камеристок, умеющих так ловко обращаться с ножом. Мне нужно почаще выходить в свет.
– И сколько камеристок вы знаете?
– Достаточно.
– Возможно, вы не так хорошо их знаете. Женщина должна уметь защитить себя на лондонских улицах. Особенно по ночам.
– А эта фраза просто побуждает задать следующий вопрос: что же вы делали на лондонских улицах ночью?
– Это долгая история, – вздохнула Даньелл.
– У меня есть время.
Он прислонился плечом к стене.
Даньелл наклонила голову:
– А если я предпочту не рассказывать?
– Уважаю ваш выбор, но задал бы, если бы мог, другой вопрос.
– Какой именно?
Она отвела руки за спину и привалилась спиной к стене.
– Где вы научились так орудовать ножом?
Губ Даньелл коснулась полуулыбка:
– Похоже, у каждого из нас свои тайны.
– Тайны?
– Где вы были сегодня вечером?
– Прекрасно, если вы собираетесь сунуть нос в мои тайны, по крайней мере, пойдемте в библиотеку и выпьем вместе.
Через десять минут Даньелл удобно устроилась на диване в библиотеке. Кейд сидел напротив, в большом кожаном кресле. Она вертела в руке бокал, разглядывая темную жидкость.
– Итак, – начал он, – если я расскажу, где был сегодня вечером, расскажете, где были вы?
Посмеет ли она сказать ему правду? Что, если он начнет задавать вопросы о ее матери? Она никогда и никому не рассказывала о прошлом мамы. Да никто и не спрашивал. Зато спрашивает сейчас Кейд.
– Хорошо. Только вы первый.
Кейд поднял бокал, словно желая произнести тост:
– Почему я знал, что вы собираетесь это сказать?
– Весьма удачная догадка?
– Я пил с друзьями.
– Весьма уклончивый ответ. Где? С кем?
– Сомневаюсь, что вы их знаете, милая.
– Возможно, это правда, но по крайней мере скажите, где?
– Гостиница «Любопытный козел».
– Ваше любимое место?
– Полагаю, можно сказать и так. Довольно проволочек, куда вы ходили?
– Навещала маму.
Как только слова сорвались с губ, она удивилась самой себе. Как это она так легко сказала правду?
– Вашу мать?
Кейд тоже казался удивленным.
– Да. Она… нездорова.
– Что с ней?
– У нее… чахотка. Врач говорит, она не проживет и года.
Теперь Даньелл сказала это вслух и словно освободилась от невидимых оков. Она жила с этим каждый день, но не позволяла себе никому об этом рассказать. Теперь же рассказ принес ей облегчение.
Девушка глянула на Кейда. Он красив, но дело было не только в этом. Если она позволит себе задуматься… есть в нем некая чуткость, и поэтому с ним легко говорить. Он обаятелен, да, но дело было не только в этом. Он также… дружелюбен. Добр. Да, именно это слово. Добр. Это было неожиданно. Правда заключалась в том, что она подпала под его обаяние. Ее влекло к нему. Ей нравилось разговаривать с ним. Пусть Кейд – человек славный, но он также объект ее слежки. Не говоря уже о том, что он может оказаться французским шпионом, который не задумается ударить брата в спину. Но наверняка она ничего не знала.
Даньелл знала одно: слежка за ним может помочь ей увезти мать в домик у моря, на который она копила большую часть своей жизни. Если Даньелл выполнит последнее задание, Гримальди обещал, что освободит ее на все время, которое понадобится, чтобы присмотреть за матерью. И лично добавит недостающие деньги.
