— Наши! — раздался вдруг чей-то радостный крик.
Семён взглянул влево и увидел несущийся по долине конный отряд. Сомнений не было — это спешил на помощь к своим политрук.
— Ну всё, ублюдки, хана вам! — закричал он, делая выстрел за выстрелом.
Басмачи, заметив новую угрозу, стали перегруппировываться и менять позиции, чтобы не попасть под перекрёстный огонь. Но отступать они явно не собирались, по-видимому, решив стоять до конца и достойно погибнуть с оружием в руках, чтобы Аллах забрал их в Джаннат — мусульманский рай.
Через минуту свежие силы пограничников вступили в бой, который сразу сделался более ожесточённым. Одна из бандитских пуль сбила с головы Семёна будёновку, другая чиркнула по правому рукаву телогрейки, к счастью, не зацепив руку. Но, как ни странно, это его нисколько не испугало, а только усилило в душе злость и желание уничтожать врага, мстить за убитого Алексея Скворцова, не успевшего толком пожить.
— Мать вашу так! — в запале выкрикивал Семён, передёргивая затвор карабина и опять стреляя. — За Лёху! Получайте, уроды!..
В какой-то момент он с удивлением заметил, что уже вечереет. Так сколько же прошло времени с начала боя? Часа два или больше? А ведь казалось, что всего лишь — минут двадцать-тридцать. Вот тебе, бабушка, и Юрьев день…
— Предлагаю вам сдаться! — раздался вдруг зычный голос Нарожного. — Сопротивление бесполезно! Я обещаю всем сдавшимся сохранить жизнь.
— Нам твои подачки не нужны, шакал неверный! — крикнул в ответ на хорошем русском языке кто-то из басмачей.
— Да нет, это вы — стая облезлых шакалов! Сами не хотите жить по-людски и другим не даёте!
— Слышишь, гяур! — Судя по голосу, басмач взъярился. — Много слов говоришь! Лучше докажи, что ты настоящий воин!
— Доказать? И как же?
— А ты выходи со мной на поединок! На ножах!
Перестрелка прекратилась. Обе стороны внимательно слушали словесную перепалку.
— Давай! — после длинной паузы ответил политрук. — Только с условием.
— С каким ещё условием?
— Если я выиграю, ваша банда сдаётся.
Семён был удивлён и несколько растерян. Он не ожидал, что Нарожный согласится на такой поединок. Неужели Николай Иванович, кроме умения красиво говорить, ещё умеет драться на ножах? Но откуда у него такие навыки?
— А если ты проиграешь? — злорадно спросил басмач.
— Тогда можете спокойно уходить. Даю слово коммуниста, вас никто не тронет. Идёт?
— Слово безбожника ничего не стоит! — опять злобно съязвил басмач.
— А слово чести русского офицера?
— Хорошо, кяфир, я согласен! — крикнул басмач. Видимо, последний довод Нарожного его убедил.
Из-за бугра поднялся рослый и могучий телосложением человек с азиатскими чертами лица. Густая, кудлатая борода с проседью и усы мешали точно определить его возраст. Двигался басмач пружинистой, немного косолапой походкой сильного, уверенного в себе, опытного бойца, обученного самой жизнью в горах, где на каждом шагу подстерегает опасность и где идёт постоянная борьба за выживание, закалённого в многочисленных смертельных схватках, и больше походил на вставшего на задние лапы матёрого медведя. Совладать с таким явно было ох как непросто.
Он остановился примерно посередине между позициями пограничников и басмачей и, сбросив свой тяжёлый ватный чапан
, вытащил из ножен висевший на поясе нож с прямым треугольным лезвием.
— Чура, — громко сказал Ларионов. — Афганский боевой нож. Отличная штука… если в умелых руках.
Нарожный тоже встал, снял и аккуратно положил на камень куртку и шапку, затем пошёл к басмачу, держа в правой руке штык-нож от СВТ. Он остановился в нескольких шагах от бандита, который был на полголовы выше политрука и гораздо шире в плечах.
— Неужто сдюжит Иваныч? — невольно спросил вслух Семён, но ему никто не ответил.
Все замерли, наблюдая за происходящим.
Басмач что-то тихо сказал Нарожному и, ухмыльнувшись, провёл перед своим горлом лезвием ножа, показывая, какая участь ждёт пограничника. Очевидно, он был полностью уверен в том, что одержит победу, и даже не допускал мысли о поражении.
Политрук так же тихо ответил, и лицо бандита перекосилось от гнева. Здоровяк принял боевую стойку, держа нож лезвием вверх, а потом с неожиданной лёгкостью и проворством бросился на Нарожного и нанёс ему короткий, прямой удар в грудь.
Семён вздрогнул — ему показалось, что произошло ужасное. Но в следующую секунду он с облегчением вздохнул, увидев, как политрук, живой и невредимый, уклонившись от разящего удара, в свою очередь атаковал врага. Басмач тоже сумел увернуться, и теперь оба стали действовать более осторожно, убедившись, что с наскока ничего не выйдет.
Противники закружили друг перед другом, периодически делая выпады и нанося удары из разных положений. При этом, меняя хват, они били то снизу, то сверху, упорно выискивая друг у друга слабые места в обороне. Клинки ножей порой громко звенели при соприкосновении. Всё это напоминало некий жуткий первобытный танец смерти. Чувствовалось, что каждый из бойцов прошёл неплохую подготовку и достаточно опытен в ножевом бое. Вполне возможно, у басмача были хорошие английские или немецкие инструкторы.
Неожиданно Нарожный сделал вооружённой рукой какое-то сложное, молниеносное движение. Басмач выронил нож и прижал к груди раненую руку, буравя пограничника взглядом, полным лютой ненависти.
— Ты проиграл. Сдавайся. — Политрук наклонился, чтобы подобрать чужое оружие.
В этот момент басмач левой рукой выхватил из-за голенища сапога другой нож — с широким и кривым лезвием — и бросился на Нарожного. Не ожидавший такого коварства политрук метнулся в сторону, но при этом оступился и упал, выронив штык-нож.
Бандит, извергнув из глотки звериный рык, прыгнул к упавшему и, приставив к его горлу нож, поставил политрука на колени.
— Смотрите, гяуры! — торжествующе завопил он, обернувшись к пограничникам. Его глаза налились кровью от предвкушения дикой расправы, стали безумными. — Сейчас я буду резать его как барана!
Семён сжал кулаки от негодования и желания убить бандита, поступившего так подло.
«Нельзя просто так, сложа руки, смотреть, как этот ублюдок будет резать Иваныча! Нельзя позволить ему это сделать!»
После секундного колебания он вскинул карабин и прицелился бандиту в голову Его палец замер на спусковом крючке.
И тут стоявший на коленях политрук взмахнул рукой, в которой сверкнула сталь. А уже в следующую секунду, ко всеобщему изумлению, басмач с хрипом согнулся пополам и повалился на землю.
Никто из «зрителей» не успел понять, что произошло. А понятно это стало тогда, когда Нарожный поднялся на ноги. Его правая рука сжимала «финку НКВД». Видимо, политрук на всякий случай припрятал у себя этот небольшой нож, который теперь спас ему жизнь.
