Январь 1943 года. Челябинская область.
Не думал не гадал Семён, что новый, 1943-й, год будет встречать здесь, на уральской земле. Но вышло именно так. После подачи очередного рапорта с просьбой об отправке на фронт в один из ноябрьских дней его вызвал к себе начальник Мургабской комендатуры майор Шестаков.
— Красноармеец Золотарёв, рад сообщить вам, что вы откомандировываетесь в город Ташкент в распоряжение командира формируемой там Среднеазиатской стрелковой дивизии, — торжественно объявил Шестаков и пожал Семёну руку. — Поздравляю. Родина оказала вам высокую честь, так как в дивизию направляют лучших пограничников округа. Запомните это и не подведите. Вот ваше командировочное предписание. На складе комендатуры получите все необходимые вещи. Распоряжение старшине я уже отдал.
Майор немного помолчал и добавил уже по-про-стому, без пафоса.
— Ну, Золотарёв, воюй с фашистами отважно и умело и не вздумай погибать…
Потом была трудная дорога через уже занесённые снегом горные перевалы к пункту комплектования дивизии под Ташкентом, а дальше — долгий путь по железной дороге на Урал, в Челябинскую область.
Среднеазиатская дивизия базировалась в военном лагере возле небольшого городка со странным названием Сатка, в пятидесяти километрах к юго-западу от Златоуста. Жили в свежепостроенных деревянных казармах, которые еле-еле отапливались буржуйками, и поэтому спать приходилось одетыми, а вместо коек были деревянные настилы.
И всё же, сам факт, что здесь создаётся целая армия, необычайно воодушевлял.
«Накапливает товарищ Сталин силушку, — радостно размышлял Семён, глядя на то, что происходит вокруг. — Значит, готовит по фашистам могучий удар. Ну, немчура поганая, держись! Скоро подъедем с гостинцами разнокалиберными и накостыляем от души. Будем вам пир поминальный… А там, глядишь, и до вашего Гитлера доберёмся…»
Уральская зима походила на памирскую, но была помягче. Конечно, тут тоже дули сильные ветры и частенько случались метели, но мороз особо не лютовал — температура не опускалась ниже минус двадцати.
Зато природа здешняя, в отличие от той, скудной и однообразно-унылой, радовала глаз. Вокруг возвышались лесистые сопки и невысокие горы с каменными «залысинами». Особенно красиво это выглядело теперь, под снежным покровом. Огромные мохнатые сосны на склонах очаровывали взор и будили фантазию, вызывали в душе романтические порывы. А некоторые отдельно торчащие скалы походили на окаменевших от колдовства сказочных великанов.
Любуясь каждый день всей этой первозданной красотой, Семён даже жалел о том, что не родился здесь, что скоро покинет Урал и, скорее всего, уже больше никогда его не увидит…
Во взводе, в который распределили Семёна, оказались представители самых разных национальностей: русские, украинцы, казахи, таджик, узбек, киргиз, татарин и чеченец. Но все эти люди очень быстро нашли взаимопонимание, словно были одним большим и дружным народом.
«Да ведь в этом, если разобраться, и нет ничего удивительного, — размышлял Семён. — Все люди труда на Земле, по сути, являются братьями, а значит, должны дружить. Ведь нам делить-то нечего. Это одни буржуи видят во всех людях врагов, потому что только о деньгах и думают…»
Всего лишь трое из всего взвода успели досыта хлебнуть войны и фронтовой жизни. Остальные же, в лучшем случае, как и Семён, участвовали только в стычках с басмачами и контрабандистами, а имелись и такие, кто ещё пороха толком не понюхал. В целом же мужики подобрались нормальные, без всяких дрянных замашек. Конечно, как водится, нашлись-таки спесивые и шебутные, но всё же они особо не баламутили, и до каких-то серьёзных раздоров в коллективе дело не доходило. К тому же, командир взвода попался толковый и рассудительный, к каждому он быстро находил подход и не устраивал почём зря разносы подчинённым, не занимался придирками, за что его сразу все стали уважать. Пожалуй, чем-то взводный походил на погибшего на Памире политрука Нарожного. Было видно, что человек он неплохой, без какой-либо гнильцы.
Едва был укомплектован полк, начались всевозможные занятия — по боевой и прочей подготовке. Учились обороняться и наступать как днём, так и ночью, совершать ночные марш-броски, рыть окопы и сооружать блиндажи в мёрзлом грунте, обходиться без тёплого жилья и не бояться холода, действовать в любую погоду, преодолевать минные поля и проволочные заграждения. Изучали различное стрелковое оружие и миномёты, чтобы в бою могли заменить убитых. Учились метко стрелять и бросать гранаты, а также — оказывать первую помощь раненым. А ещё проходили «обкатку танками», чтобы не было страха перед бронированной техникой, для чего использовали «тридцатьчетвёрку».
Суть «обкатки» была проста. Боец должен был занять окоп, подпустить танк поближе и бросить в него противотанковую гранату РПГ-40
(естественно, без взрывателя), упасть на дно окопа и, пропустив бронемашину над собой, бросить ей вслед вторую гранату.
Но на деле всё оказалось гораздо сложней, и поначалу многие не справились с задачей, не добрасывая гранату до танка и спеша спрятаться в окопе. Семён и сам в первый раз оплошал. Он тоже метнул гранату раньше, чем нужно, и она упала на снег, не долетев до цели пару метров. А когда он лёг на дно окопчика, и над ним, жутко громыхая и лязгая, проползал танк, Семёну почудилось, будто он лежит в своей могиле, которую сейчас забросают землёй.
Эта иллюзия была настолько реалистичной, что стало страшно и даже душно. Но вторую РПГ-40 он бросил точно, а со следующей попытки попал и первой.
Когда чья-то граната ударялась о башню танка, из люка тут же появлялся танкист и начинал шибко ругаться.
— По башне не бросай, твою мать! — кричал он, показывая кулак. — На броню!.. А то я тебя в этом окопе закопаю!..
Похоже, танкистам почему-то было неприятно, если граната попадала в башню. В то же время взводный ругался, когда граната попадала под гусеницу, которая сминала её корпус и приводила в негодность «учебное пособие».
— Под гусеницы не бросай, твою душу! На броню!.. — кричал лейтенант Романцов, показывая кулак. — А то три наряда получишь у меня! На вас так гранат не напасёшься!..
Эти крики и угрозы вызывали всеобщий смех, но, в то же время, они положительно влияли на меткость гранатометания…
На занятиях по рукопашному бою Семён оказался одним из лучших во взводе. Ещё на Памире он овладел на «отлично» приёмами боевого самбо и бокса, которые ему пару раз довелось применить на деле. Благодаря своей природной прекрасной ловкости и реакции он почти всегда опережал противника и легко уходил от его атак. Уступая в физической силе таким, как дядька Степан и Гончаренко, Семён умудрялся побеждать их в поединке за счёт скорости и вёрткости. Один только Ильяс Давлетгиреев был не менее проворным и быстрым, и между ними даже шло негласное соревнование. Здесь часто всё зависело от спокойствия чеченца. Если Ильяс начинал сильно злиться, он терял над собой контроль и делал ошибки, чем Семён умело пользовался. Впрочем, это нисколько не мешало их хорошему отношению друг к другу.
