Второй танк был подбит сзади противотанковой гранатой, когда переехал окоп, и из него вылезли лишь три танкиста. Они подняли руки, и их взяли живыми.
А третью боевую махину постигла участь первой. Загоревшись от двух «коктейлей», танк остановился у самой траншеи. Его экипаж, выпрыгнув, побежал в сторону своих, но был уничтожен.
В этот напряжённый момент со стороны Ольховатки наперерез немецким танкам понеслись изящно-грозные «тридцатьчетвёрки» — примерно десятка два. Их появление на поле было встречено радостными криками сидевших в окопах пограничников и сразу изменило всю картину сражения. Вражеские «панцеры» попятились, отстреливаясь и оставляя на поле боя дымящиеся «туши» подбитых «сотоварищей». В цепях немецкой пехоты воцарилась сумятица — одна часть её залегла, а другая стала бегом отступать.
И тогда по траншее эхом прокатилась команда:
— В атаку! Вперёд!..
Видимо, команда эта была долгожданно-желанной, потому что все пограничники в ту же секунду дружно выпрыгнули из окопов и устремились на врага. Но до рукопашной схватки дело так и не дошло — немцы, почти не оказывая сопротивления, бросали оружие и поднимали руки.
Вскоре недобитые остатки вражеской бронетехники скрылись за горизонтом. Десятки танков и прочих боевых машин неподвижно застыли тёмными грудами мёртвого металла по всему видимому пространству. От вида этих поверженных стальных чудовищ вермахта в душе Александра окрепло волнительное предчувствие близкой победы…
* * *
Во время наступившего затишья Семён вспомнил своё Сухосолотино, которое сейчас находилось на южной стороне Курского выступа, практически в прифронтовой полосе. Он сильно сожалел о том, что за прошедшие три месяца, пока не было боёв, так и не сумел побывать в родном селе. Но что поделаешь, война есть война, и человек на ней не властен над собой — он подчиняется не желаниям, а уставам и приказам.
Впервые Семён понял, насколько ему дорога его малая родина, ещё на Памире, когда испытывал тоску по дому и всему тому, что было связано с детством. Теперь же тоска эта обострилась до предела. В последний месяц Сухосолотино часто снилось, а воспоминания стали навязчивыми, терзая душу.
Учась в школе, он узнал, что село возникло в середине восемнадцатого века и в ту пору входило в Обоянский уезд Белгородской губернии. В 1747 году, согласно ревизским сказкам, в селе Сухая Солоти-на числилась 31 семья со 181 душой мужского пола. Почти полностью село было казённым, то есть его жители в основном являлись государевыми крестьянами. И только лишь одна улица принадлежала некоему дворянину по фамилии Карамышев.
В 1905 году грянувшая в России революция не обошла стороной и Сухосолотино. В селе появился политический кружок, организованный из крестьян передовых взглядов учительницей местной школы Марией Соколовой. Спустя четыре года Соколову арестовали и сослали в Сибирь, откуда она вернулась в 1918-м, уже когда в селе была окончательно установлена советская власть. Во время Гражданской войны сухосолотинцы создали партизанский отряд в количестве 65 человек, который отправился на деникинский фронт.
В 1928 году в Сухосолотино был образован первый колхоз, получивший название «Красная Звезда». А уже в следующем году появился второй — «Первое мая». В 1930-м были созданы ещё три колхоза: «Комсомолец», «Победитель» и имени Молотова. А позже возник и шестой — «Весёлый».
В 1933-м, когда Семёну было одиннадцать лет, в село пришёл страшный голод. В какие-то дни есть совсем было нечего, и люди пухли и умирали в муках. Спасала тогда лебеда, из которой варили щи и пекли оладьи, добавляя в них крапиву и льняной жмых. Шли в пищу корни репейника и разный бурьян: клевер, лопух, одуванчик, подорожник, сныть. Сенька вместе с братьями часто ходил собирать эти травы по окрестным полям.
Много тогда померло в Сухосолотино людей, но каким-то чудом эта беда миновала семью Золотарёвых. Может быть, потому, что мать Семёна, Евгения Степановна, неустанно молилась, прося бога отвести напасть. Она всегда была набожной женщиной, хотя религия считалась постыдным пережитком. Сам Семён в бога не верил и, когда подрос, частенько упрекал мать за её «отсталость». Да и отец нет-нет да и выговаривал ей, чтобы не «дискредитировала» его как бригадира колхоза.
— Пойми ты, Женечка, нет никакого бога. Наука отрицает его существование.
Но она лишь качала головой и упрямо твердила своё:
— Да как же нет? Не могёт такого быть… Есть боженька на небе, и он всё видит…
А порой в душу Семёна вдруг закрадывалось сомнение, от которого ему делалось стыдно перед самим собой.
«А что, если, и в самом деле, есть на свете бог? Ведь бывает же в жизни что-то такое, чему нет объяснения. А может, это он и уберёг семью в голодное время?..»
В его памяти возник тот радостный день, когда он, Семён Золотарёв, был принят во Всесоюзную пионерскую организацию имени Ленина, и конопатая комсомолка Нюрка Руднева повязала ему на шею красный галстук.
— Носи, Сенька, и будь верен делу Ленина, — сказала она и пожала ему руку.
А потом он, вместе с ещё несколькими сухосолотинскими пацанами и девчонками, с волнением и дрожью в голосе произнёс слова торжественного обещания пионера.
— Я, юный пионер СССР, перед лицом товарищей торжественно обещаю, что буду твёрдо стоять за дело рабочего класса в его борьбе за освобождение трудящихся всего мира. Буду честно и неуклонно выполнять заветы Ильича, законы юных пионеров.
В тот момент его сердце готово было выпрыгнуть из груди…
«А я ведь здесь сейчас воюю и за своё село, — подумалось ему. — Да и каждый из нас воюет за свою деревню или за город, или даже за аул, как Ордалбай Джанабаев… А вместе мы воюем за наш огромный Советский Союз, в котором все народы равны… И при этом вовсе не важно, какой ты национальности, потому что важно совсем другое… Мы должны бить и гнать эту проклятую сволочь, которая припёрлась сюда и творит на нашей земле страшное зло. И если так выйдет, то не страшно и погибнуть ради этого…»
И ещё Семёну вспомнилось, как он, уже будучи постарше, пару раз приезжал со своим младшим братом Колькой в Белгород посмотреть первомайскую демонстрацию. Они стояли на обочине мощёной булыжником улицы и, открыв рты, глазели на проходившую мимо них колонну празднично одетых, улыбающихся людей, в руках которых были красные флаги, портреты Ленина и Сталина и транспаранты с разными лозунгами.
«Да здравствует солидарность международного пролетариата!»
«Трудом дело Ленина крепи!»
«Да здравствует единство и братство рабочих всех стран!»
Люди, идущие в колонне, ликовали, и это их ликование передавалось тем, кто стоял в стороне.
А после демонстрации они гуляли по городу, разглядывали витрины магазинов, и город казался им чем-то необыкновенным и наполненным всякими удивительными вещами. Играющий прямо на площади духовой оркестр, газетные киоски, торговые лотки со сладостями и красивыми открытками, множество извозчиков и, конечно же, машины, которые поражали больше всего.
