— Товарищ командир, атака отбита, — доложил ему на ходу чей-то знакомый голос, но Александр никак не мог вспомнить, чей именно.
Его аккуратно положили на землю. Сознание немного прояснилось, и он увидел над собой лица своих пограничников: Потапова, Золотарёва, Давлетгиреева, Сегалова… Ему захотелось сказать им что-то ободряющее, что-то такое, что укрепило бы их дух и силы.
Он вспомнил ту мысль, что пришла ему в голову перед этой немецкой атакой.
— Мужики… сейчас здесь наша граница… и мы… должны её охранять…
Он хотел ещё что-нибудь добавить, но не смог, потому что боль вновь разлилась по всему телу обжигающей, душной волной, и эта волна накрыла его с головой, и из неё уже невозможно было вынырнуть…
Стало темно, тихо и пусто — весь мир исчез вместе со всеми его красками и звуками. И не было ничего! Но затем откуда-то сверху на Александра полился ослепительно яркий, тёплый и ласковый свет, и он каким-то неведомым чувством уловил, что за этим светом находится кто-то бесконечно большой, неизмеримо сильный и безмерно любящий. И этот КТО-ТО ждёт его, Александра Романцова, чтобы принять как самого любимого сына.
Он ощутил необыкновенную лёгкость, как будто на него перестало действовать земное тяготение, а вместе с этой лёгкостью — неимоверное желание взлететь, подняться высоко-высоко увидеть сверху все бесчисленные красоты планеты.
И он действительно стал подниматься над землёй, и чем выше взлетал, тем больше пространства охватывал его взгляд. Сначала он увидел высотку, которую оборонял взвод, и подбирающихся к ней немцев, увидел себя, неподвижно лежащего на земле, и своих бойцов — тех, что уже полегли на этом взгорке, и тех, кто был ещё жив и продолжал держать оборону. А потом его взору открылось всё поле, по которому батальон наступал на Самодуровку, и Александру вдруг непонятно каким образом стало известно, что сегодня село будет освобождено. А ещё он уже точно знал, что дивизия продолжит наступление и погонит немцев на запад, освобождая советскую землю, а примерно через два года закончится эта страшная война, и закончится она победой Красной армии…
Он поднялся уже так высоко, что видел весь Советский Союз, распростёршийся на тысячи километров до самого Тихого Океана — все его равнины и горы, реки и озёра, леса и поля. Многие города страны сейчас лежали в руинах, изувеченные войной и почти что безжизненные, но Александр теперь знал, что пройдёт время, и они возродятся и станут ещё краше, чем были прежде, и в них опять забурлит жизнь — мирная и счастливая…
А незримый воздушный поток возносил его всё выше и выше, прямо туда, откуда исходил свет, и Александр уже знал, что за этим светом его с нетерпением ждут отец и братья…
* * *
Потапов закрыл лейтенанту глаза и заскрежетал зубами от злости и бессилия. Лицо Романцова было умиротворённым, как у человека, выполнившего до конца какое-то очень важное, необычайно трудное дело и довольного результатом своей работы.
— Суки, они ответят за него! — хрипло произнёс Потапов.
— Атамстым за камандыра! — добавил Ильяс Давлетгиреев. — Всэх их будым убыват… всэх… — Он покачал головой и что-то забубнил на чеченском языке.
Семён тоже мысленно пообещал мстить фашистам за своего командира и за всех погибших товарищей.
— Как старший по званию, принимаю на себя командование взводом, — строго сказал Потапов. — Все слышали последние слова лейтенанта? Сейчас здесь наша граница, и мы должны её охранять… чтобы ни одна сволочь её не пересекла. Ни одна! Так что будем держать этот рубеж до подхода подкрепления… или до последней капли крови. Или у кого-то есть другие предложения?
— Других предложений нет, — раздался из-за спины Семёна голос Петрова. — Да и не может быть.
Романцова опустили на дно окопа и накрыли его лицо пограничной фуражкой. Затем все оставшиеся в живых заняли на взгорке круговую оборону и продолжили окапываться.
Семён опять вспомнил строки из стихотворения Симонова «Убей его», от которых в его душе всё переворачивалось, наполняясь гневом и ненавистью.
«Чтобы немцы её живьём
Взяли силой, зажав в углу,
И распяли её втроём
Обнажённую на полу,
Чтоб досталось трём этим псам,
В стонах, в ненависти, в крови,
Всё, что свято берёг ты сам,
Всею силой мужской любви…»
Вот и сейчас он ощутил неистовое желание уничтожать проклятых «псов»,
«И пока его не убил,
То молчи о своей любви —
Край, где рос ты, и дом, где жил,
Своей Родиной не зови…»
— Убивать их, гадов! Убивать нещадно! Убивать как бешеных зверей… — бормотал Семён, копая как можно быстрей…
Передышка оказалась короткой. В воздухе засвистели мины, и Семён опять вжался в дно окопа, уже не веря, что уцелеет. Но он и в этот раз остался жив! Его почти полностью засыпало землёй, но зато ни одна мина не попала в него, и ни один осколок не зацепил.
Вокруг было тихо. Семён встал, сбрасывая с себя земляные комья, и, пригибаясь, пошёл по пригорку, осматривая окопы и выискивая живых. Сначала обнаружил мёртвого Михаила Винокурова, которому кусок металла пробил голову затем наткнулся на тело Василия Емелина — у него в области живота было сплошное месиво. Рядом с Емелиным лежал бездыханный Рахман Сайфулин.
А потом он увидел Потапова. Тот сидел в окопе и со стороны казался живым, но когда обрадованный Семён бросился к нему, то понял, что ошибся, — застывший взгляд Василия выражал большую детскую обиду, как у ребёнка, которого бессовестно обманули плохие взрослые.
Никто из его товарищей не подавал признаков жизни, и Семёну стало не по себе. В голове завихрились тяжёлые, мрачные мысли.
«Неужто все погибли? Не может быть!.. Как же это?.. Что я могу один?..»
Им овладело чёрное отчаяние, но тут за спиной зашуршала земля. Он вздрогнул от неожиданности и, обернувшись, увидел Ильяса Давлетгиреева, державшего в руке немецкий автомат.
— Сэня, как ты? — спросил чеченец.
— Да вроде нормально. — Семён облегчённо вздохнул. — Ещё живые есть?
— Есть живые, есть, — раздался сзади усталый голос дядьки Степана.
Младший сержант подошёл, прихрамывая на правую ногу и используя вместо костыля пулемёт Какорина.
— Нет больше Вани, — пояснит он, заметив вопросительные взгляды товарищей. — Прямое попадание.
Затем с разных сторон одновременно подошли Сегалов и Епихин. Теперь их было пятеро, а значит, они по-прежнему представляли собой взвод, способный вести боевые действия.
В этот момент из ржи снова появились немцы. Двигались они осторожно густой цепью и походили на стаю перепуганных хищных зверьков, вздрагивающих от каждого шороха и готовых в любой момент броситься врассыпную или скопом навалиться на того, кто явно слабее их.
